Шрифт:
Фантастическая повесть для детей среднего школьного врозраста
Книга первая
2006 год
Утра были прекрасны.
Сначала пел петух. Потом блеяла коза. А после козы раздавался человеческий голос:
– Пантелеева!
– Это кричал художник Кубик.
– Нинон! Ты готова?
– Дай собраться, Поспешай!
– ворчливо отвечала Нинка.
– Вот Торопа так Торопа! И куда лететь сломя голову в такую рань?
– Рассвет же уйдет!
– кричал Кубик.
– Все краски коровы языком слижут! Давай быстрее!
– Мне бы твои заботы, - доносилось из-за забора, где Нинка чем-то копотливо занималась.
– За краски он беспокоится. Этот рассвет уйдет, другой придет. Никуда твои краски не денутся.
Кубик не то смирялся, не то входил во вкус разговора. Он, догадывался Славик, усаживался на ступеньки крыльца.
– Но ведь каждый день неповторим!
– бросал Нинке художник.
– Такое выдумаешь!
– откликалась та.
– Дней-то впереди хоть отбавляй. А одинаковые! Как платья в магазине. Еще надоедят. Мне вот уже надоели.
– Художникам их всегда не хватает!
– А ты на ферму иди работать.
Нинка в разговоре в точности повторяла свою бабушку, Евдокимовну.
Кубик на крылечке ерзал, старенькое крыльцо под ним скрипело.
Тут, наверно, Нинка какое-то свое дело - обувание или одевание - заканчивала, потому что над обоими дворами раздавалось знакомое Евдокимовнино:
– Иисусе Христе! Чего расселся-то? Люди уже все дела посделали, а он сиднем сидит!
– Так бабушка жучила, когда было надо, семилетнюю внучку, а сейчас Нинка повернула это оружие против Кубика.
– Ой, восподи!
– наверняка всплескивала она руками.
– Да никакие слова его не берут! Неуж художники все такие?! Отвязывай козу, да пошли. Ящик-то ящик свой не забудь!
Славик окончательно просыпался и садился в постели. Выглядывал в окно. Над забором, разделяющим два двора, плыла улыбающаяся голова художника Кубика. Маленькой Нинки не было видно, но Славик знал, что она идет впереди.
Нинка была первой знакомой Славика Стрельцова в селе Егоровка. Когда они с бабушкой подходили к дому с чемоданом и двумя сумками, набитыми колбасой, сыром, консервами и прочим, Нинка выбежала навстречу, будто ждала их появления. Взяла у бабушки сумку (другую за лямку помогал нести Славик) и потащила, держа на животе.
– Надо было мне взять горбок да и и побежать на остановку-то, - проговорила она пыхтя.
– Эку тяжелень сколь-знает-сколько перли.
– Что такое горбок?
– спросил Славик у бабушки шепотом.
– Горбок?
– Полина Андреевна ракраснелась и чемодан тащила еле-еле.
– Дак ведь это коромысло. У нас его горбком называют. Слава те, господи, дошли-доехали!
Славик стал оглядываться. Он в деревне у бабушки гостил, но давно, с тех пор все изменилось.
– Узнаешь?
– спросила бабушка, заметив его взгляд.
– С крылечка-то, помнишь, оступился да свалился? Реву было!.. И коровы боялся - у меня тогда корова жила. Она головой от мух махнет, а ты в плач. .
– А где сейчас корова?
– спросил Славик.
– Где? Да нигде. Сил-то с ней возиться у меня уже нет. А уж какая хорошая была! Меня как сестру любила.
Нинку интересовали сумки.
– А это что, бабушка?
– Она ткнула в кулек сверху.
– Это? Конфеты. Возьми, угостись, отведай городских сладостей.
Нинка искоса глянула на Славика и достала конфету. Развернула, нарядную обертку спрятала в кармашек платья, откусила.
– С орешками, - сказала она, - вку-у-усная!
Вот и дом, вот и двор.
За домом был длинный серый сарай, дверь висела на одной нижней петле, за сараем - огород, над которым фонарями сияли штук пять подсолнухов, за огородом - далеко - купа деревьев. Там, вспомнил Славик, бежала узенькая, с чистой водой и песчаными берегами, речка.
Настроение до мысли о речке у Славика было, скажем честно, неважное. Дорога оказалась трудной: долгая езда в поезде, потом душный и тряский автобус. Да и двор поразил его своей дряхлостью: крыльцо разъезжалось, сарай готов был развалиться. Но стоило ему вспомнить речку с прозрачной до дна водой, в которой шныряли туда-сюда рыбки, и песчаные ласковые берега, как сразу стало легче.
– А у нас художник живет, - неизвестно кому сказала девочка. Лизнула остаток конфеты, сунула в рот.
– Фамилия смешная - Кубик. Бородатый, как поп Мы с ним на итюды ходим. Я впереди иду, он за мной, а за ним коза Манька.
– Из города художник, - добавила бабушка, заметив, что внук погрустнел, оглядывая двор, - одни консервы ест. А дом-то мой, - сказала она чуть не с обидой, - хоть и старый, зато теплый, как валенок. Он и разговаривать за сто лет научился: скрип да скрип, не унывай, мол, Андреевна, мы еще поживем.
– А почему коза за ним, а не за тобой?
– впервые обратился Славик к девчонке.
– Да ведь коза-то не моя, его!
– Нинка наконец проглотила конфету.
– Он ее на веревке тащит.
– Чья коза?
– не поверил Славик.
– Художника, кого же еще!
Бабушка ступила на крыльцо, поклажу внесли в дом. Там Полина Андреевна, не передохнув, начала готовить обед, а Славику и Нинке было предложено побыть во дворе.
– А мальчишки тут есть?
– спросил Славик, спустившись с крыльца и все еще прямо на девчонку не глядя.
– Есть, да все такие противные. Фулюганят, у тети Лиды цыпленка украли и на костре испекли. Дерутся, ты с ними не дружись, они тебя дразнить будут.
– За что?
– Ну...
– замялась Нинка.
– У тебя других штанов нет?
– Других?
– Славик оглядел себя. Он был в новеньких джинсах с подтяжками и в джинсовой же жокейке с вышитой надписью Rifle.
– А в чем дело?
– Ну...
– снова протянула Нинка.
– Ты очень уж... расфуфыренный. Они тебя знаешь как прозовут?
– Как?