Кукушка на суку. Акт третий
Шрифт:
Он рассказывал свою историю, помогая мне разгребать ангар. Время от времени и сам задавал вопросы:
– А ты точно лётчик?
– Точно. Да, точно-точно.
– Что-то молодой ещё. И где ты летал?
– Ух, везде летал. Порхал, практически.
– На маленьких что ли?
– Угу, на «маленьких».
Мне не нравились расспросы о моей профессии. По сути, у меня вообще никакой не было. Но назвался груздем – полезай в короб. И лишние уши не должны знать, что и как.
– Вот завидую я вам, лётчикам. Сегодня здесь, а завтра там. Перемена мест – мечта.
– Сегодня
– Чего мечтаешь? А? Смыться отсюда?
– А разве ты не мечтаешь? – ответил я уклончиво вопросом на вопрос.
Я осторожничал, так как пока не решил, кому можно доверять, а кому нет.
Ерёма как-то уж очень цинично и язвительно улыбнулся. Вернее даже не улыбнулся, а надолго осклабился:
– Последний, кто мечтал, Славка Рязанский, теперь на вешалке висит с галстуком на шее. Видел, а?
– Видел, – я понял, о ком он говорит. – Поймали?
– Нет, не поймали. Ие-а! Сдали за бутылку пива. Чё смотришь? Да, здесь твоя жизнь больше не стоит.
– Врёшь. Откуда знаешь, что за бутылку?
– Славку узбеки спалили. Их, ие-а, человек десять было – каждому по бутылке дали, за то, что увидели, как ребята решили ноги сделать. Так что с узбеками не якшайся – сразу со всеми потрохами сдадут.
– Много было попыток убежать?
– Чё? А! При мне семь. Два раза я тоже собирался. Ребят повесили, а я, как видишь, всё ещё здесь.
– Почему?
– Что «почему»? Ты тоже думаешь, что я их слил? Вот хрен вам! – он продемонстрировал фигу, из которой нереально далеко торчал большой палец. – Ерёма никого не сдаёт. Просто один раз я возвращался с поля в последнем транспорте, и машина сломалась. Пацаны не дождались и решили без меня драпать. А второй раз я заболел – дизентерия. Ну куда я с поносом побегу? Жопу в клочья раздерёшь, но далеко не убежишь.
– Так я не понял: узбеки не убегают?
– Какие «узбеки»? Ты о чём? Только наши бегут.
– Понятно. Им и здесь хорошо. Узбеки – мусульмане, поэтому им от Бая поблажки.
– Чё? Сдурел что ли? Во-первых, я не видел и не слышал даже, чтобы Бай хоть раз в жизни коврик для молитвы стелил. Во-вторых, у него мать русская. В-третьих, в охране полно православных. Правда большинство из них хохлы.
– И чего тогда узбеки не пытаются удрать?
– А куда им бежать?
– Не знаю. Домой.
– «Домой», блин. Дома лучше, что ли? Развалили всё после Союза, работы нет. Гандонами не умеют пользоваться, вот и нарожали кучу голодранцев. Что им на свободе делать? Они только торговать умеют. Но торговать и корейцы, и китайцы, и азеры хотят. Поэтому они, ие-а, узбеки эти, кучкуются, ворчат, жалуются друг другу, но бежать никто из них и не думает. Но ты с ними даже не говори. Даже не смотри в сторону забора. Сдадут за одну затяжку. Легко.
– А русских здесь много?
– Ие-е, есть. Человек сорок наберётся. Я иногда общаюсь с некоторыми. Есть путёвые ребята, а есть дерьмо. Такие же, как узбеки. Сидят трясутся, гнильё, в общем. Слизняки. Я не понял, а ты-то, что про волю спрашиваешь? Хочешь ноги сделать?
Я неопределённо пожал плечами и, взяв очередной ящик с запчастями, потащил его на улицу. Когда вернулся, Ерёма продолжил
– Тебе-то, Федя, чего переживать? Ты вон – на особых условиях. Не то что мы. Реанимируешь кукурузник и будешь кокс да травку на родину возить. Ещё и бабло за это станешь получать.
Легко ему так рассуждать. А что он ещё должен предполагать, если считает, что я лётчик? Но я-то знаю, что через три месяца, если я здесь останусь, меня повесят на место Славы Рязанского. Я вечный профессиональный авантюрист. Вернее, авантюрист по профессии. И другой профессии у меня никогда не было. Сначала выдавал себя за доктора, затем за артиста, теперь за летуна. Но это слишком рискованно для здоровья. Я про последнюю авантюру. Поэтому меня и, естественно, Виолу может спасти только побег. Но говорить об этом Ереме я не рискнул. Во всяком случае, сейчас. Больно он какой-то скользкий и разговорчивый. А вот его молчаливый дружок, возможно, не такой. Неплохо бы подобрать напарника для побега. Втроём бежать проще. Два мужика могут унести больше провизии и воды. Виола —балласт, слишком слабое создание, чтобы считать её напарником. Пока я прикидывал, что и как, Ерёма не унимался трещать:
– А если захочешь, всегда можешь качнуть крылом – только тебя и видели. Ты лучше скажи: сможешь самолёт восстановить?
Я не стал его в этом разуверять. Все должны знать, что смогу. Иначе, если у кого-нибудь возникнет хоть капелюшечка сомнения – мне крышка.
– Поживём увидим. Так просто не скажешь. Но если мотор соберу, то почему бы и нет?
– О! Мы тут ставки делаем на тебя: сможешь или нет. Короче, – он нагнулся к моему уху и горячо зашептал: – Если запланируешь на кукурузнике драпануть, мы тебе поможем. А ты нас за это с собой прихватишь. Идёт?
От такого прямого недвусмысленного предложения у меня заныло под ложечкой. Согласиться? А если он провокатор? Отказаться? Самому удрать, а они пусть здесь и дальше гниют? С другой стороны, я не лётчик. И обещать взять кого-нибудь с собой в полёт – значит подвести людей под монастырь. Пустое обещание – несбывшиеся надежды. Они будут надеяться, а я их в любом случае подведу. Пришлось уклончиво пожать плечами:
– Хороший ты мужик, Ерёма. Но ты же сам говоришь, что здесь никому верить нельзя.
– А! О! – он расплылся в улыбке, направив на меня палец. – Я пошутил. Забудь всё, что я тебе говорил.
– Зачем мне о побеге думать? Бай сказал: когда я отремонтирую самолёт, он меня отпустит.
Собеседник вытаращил глаза:
– Бай! Он тебе так сказал? И ты поверил? Ты, прямо, как наивный нанайский мальчик…
Я долго думал после этого разговора, что мне делать дальше. Самому готовиться к побегу или привлекать для этого опасного мероприятия ещё кого-нибудь. Ерему? Чёрт, какой-то он мутноватый. Тем более, по его словам, он здесь уже три года околачивается. Два раза, якобы, готов был бежать, но каждый раз наказаны были только его друзья. Я попытался представить, что нахожусь здесь уже три года. Целых три года! Три года лучшего периода моей молодой жизни. И я не захочу смыться? Да меня даже виселица не испугает. Это не жизнь, это рабское существование. Лучше смерть.