Куль хлеба и его похождения
Шрифт:
Горох стал известен еще с древних времен, со времени того царя, который носит в присказке его благородное имя. То же следует сказать и о репе. Их обоих высевают обыкновенно на полях и даже стараются поместить при дороге, чтобы всякий прохожий и голодный мог пощипать и на свое здоровье покушать. Запрету на это нет, а обычай свят по всем местам глухих и полуголодных селений. Там оперят (утыкают хворостом) горох, дадут ему вырасти, выщиплют и лакомятся прямо с веток зеленым и обмолоченным на овинах в постных похлебках и пирогах, а смолотым на мельницах в муку — в столбушках-гороховиках. Не всяк и определить сумеет, что слаще — гороховик или грешневик, особенно когда надрезать первый и пропустить внутрь конопляного масла. Бурлаки полагают их за самое лучшее кушанье: тяжело жуется, зато на животе ложится плотно, споркое кушанье: и дешево, и сытно. В деревнях, когда горох сеют (обыкновенно на Иова-горошника, 6 мая), то и приговаривают:
— Сею-сею бел горох! Уродися мой горох: и крупен и бел, и сам-тридесят старым бабам на потеху,
Природа посылает помощь, снабдив наше отечество множеством рек и озер. Реки — первые пути сообщения народов. Самые простые двигатели мельниц, естественные средства орошения почвы полей и лугов, они же первые и самые значительные поставщики животной пищи — рыбы. За то, что у нас течет много рек и все они богаты рыбой и за то, что по этим причинам продукт дешев, а постов установила церковь почти на целую треть года, благословив есть в это время рыбное, рыбе на крестьянском столе принадлежит почетное место. Она выручает в проголодь, и во многих местах совершенно заменяет хлеб. Самая крайняя бедность находит в ней защиту, хотя и в самых худших сортах и самого низкого достоинства.
Соленый судак и другие сорты волжских, уральских и донских рыб (чехонь, вобла, севрюга, осетр, щука, тарань и т. д.), присоленные в корень, то есть очень круто (а потому и называется коренная рыба), выручают от тех же бед оскомины, сухомятки и голода все население не только приволжских губерний, но и местностей, далеко стоящих от Волги, внутри лесов и степей. Большими судами развозят всякую рыбу с Нижегородской ярмарки, с так называемых Песков. Большими обозами растаскивают ее по маленьким городам и торговым селам: от Астрахани до Вологды. Большими поленницами складывают там судаков и не кладут их лишь за Вологдой, где судакам выходит навстречу дешевая треска и жирный палтус с сельдями солеными и морожеными: все выловленные в Ледовитом океане и Белом море. На юге России — тарань, по Волге — вобла, на востоке и северо-востоке — судак, на западе — сельдь, на севере — треска: вот те благодетели, которые выручают русских людей, заменяя им мясо и подслащая сухой хлеб. В особенности драгоценны в этом отношении треска и сельдь, которые принадлежат к числу рыб, самых необходимых для пропитания всего человеческого рода. Из подручных рыб озерных и речных (так как наша Русь озерами и реками снабжена в обилии) могут быть готовы к услугам окуни, караси, лещи, плотва, пескари, в особенности щука, и на холодное кушанье сваренным, и на такое нехитрое горячее, как уха или щерба. На севере голода не особенно редкие гости, и стоят они по обеим сторонам дороги, по которой едут или идут недогадливые люди, не заручившиеся предварительным запасом. На этот конец в северной России выручает уха и яичница и придуманы для дорог кокурки (круглые и сдобные булки с запеченным внутри яйцом), а в Сибири пельмени. Чтобы не ускользнул наш куль с хлебом из рук наших, не исчез из наших глаз так скоро, поспешим взглянуть на него в последний раз, хотя бы и для того только, чтобы с ним совсем распрощаться
Глава XIV На бирже
До биржи батюшка-хлеб — кормилец всего русского народа, его домашняя пища. На бирже хлеб — товар и предмет заграничного отпуска, новый источник наших народных богатств. Дома хлеб — тот рычаг, то мельничное колесо, которое зацепляет и шевелит все приводы, на которых движется весь состав народной жизни. Из-за него в древние времена отдавались мы в кабалу и сделались рабами и крепостными людьми. Теперь для хлеба же мы стали свободными на возделанной нами земле, чтобы, убирая поля в измененном заново житейском положении, стали сильнее и богаче, с наибольшим удобством и легкостью обеспечивали себя, служили отечеству, платили государству общественные подати для содержания защитников нашей земли и сберегателей нашего труда. Дома у нас от земледелия зависят все промыслы, ремесла, торговля, образование; от избытков излишнего хлеба — другое благо. Через продукты наших полей и лесов в сыром и переделанном виде создавшие порты, пристани и биржи, мы входим в общение с другими народами. Готовным обменом увеличивая богатства всего человечества, мы еще более возвышаем значение своего труда как той добродетели, на которой основано достоинство человека, созданного для исследования, обработки и украшения всего земного шара.
Возвратимся несколько назад и осмотримся.
Век свой бродили русские люди, отыскивая земли, на которых могли бы сеять хлеб, и дошли до того, что заблудились: попали на холодные болотистые земли северных стран. Задние пробовали попадать на черноземные степи, но там кочевали дикие народы, хватали их в плен на арканы, отводили в дальние степи и там продавали, как баранов. Сами же дикари истребляли лиственные леса, чтобы сделать из них луга (а не пашни), добиться травы, вытаптывали этими стадами новые луга, истреблением лесов осушили реки, превратили благодатные земли в пустыню. Проявились степи моздокские, астраханские, крымские и ногайские; понадвинулись они к самому Черному морю; восточные ветры заметали их песком. Сделались из луговых степей рынь-пески, на которых и самим кочевникам стало жить невозможно. Земледельцам и ходить было незачем. Задние начали теснить передних, надвигаться на них, передние стали уходить дальше.
Сначала нашли богатые сибирские земли. Потом, когда смирили татар и покорили их царства, потянулись
Садясь на плодородные земли, новые пришельцы охотливо продолжали возделывать пашни, получали сильные и роскошные урожаи, всего поесть не могли, кое-что продавали, но большую часть гноили, превращали в ненужную грязь: не было сбыта. Как пламя, не находя себе выхода, тухнет и уничтожается, так и торговая сила, не растрачиваясь по рынкам, останавливалась и умирала. В хлебородных местах не ели хлеба и свиньи, коровы и лошади, — в малохлебных пухли с голоду и умирали черной смертью. Надо бы обменяться и очень просто поправить беду (хотя бы и тем, что вместо своего хлеба привезти к себе в безлесные страны дрова и бревна), но не было дорог, не было путей для сбыта. Надо было явиться Петру Великому, полюбить море, всю жизнь искать такого, которое открыло бы путь в чужие земли, и, потерпев неудачи, не упасть духом. Надо было его железную волю и богатырский дух, чтобы совершилось великое чудо.
До Петра Россия владела одним Белым морем. Петр три раза ездил туда и своими глазами убедился, что на Белое море надежды плохие: и далеко лежит от хлебной России, и негостеприимно, и холодно, и голодно. Устремился он с горя на мелкое море Азовское, но и там потерпел неудачу. Потерпел его гений неудачу только затем, чтобы собрать все свои силы и добиться моря Балтийского. Здесь-то он и прорубил окно в Европу, построил Петербург, соединил его с хлебной Россией каналами и положил почин нашей хлебной заграничной торговле. Петр установил такое правило: запрещать выпуск хлеба за границу, когда в Московской губернии четверть ржи будет стоить более одного рубля. Этим он спасал своих и до времени сдерживал заграничные отпуски. Екатерина II, которая старалась ему подражать, установила при всех приморских портах запасные магазины для помещения пятой части, удерживаемой при выпуске хлеба за границу, — и поправила дело. Заграничная торговля пошла поживей, особенно в неурожайные годы, выпадавшие на европейские государства. Через Архангельск и Петербург поплыл русский хлеб в Швецию, Норвегию, Голландию и Испанию. Вскоре и Франция с Англией понуждались в нашем хлебе — в пшенице и ржи, особенно в 1770 и 1771 годах, в конце прошлого и в начале нынешнего столетия.
В это время мы уже имели в своих руках Черное море, которое круглый год держало открытые пути для торговых дел по первому требованию и по горячим заказам. На самом берегу его выросла как гриб Одесса, в два-три десятка лет заполнившаяся десятками тысяч жителей. С меньшею, но также значительною и поразительною быстротой из татарских деревушек вырастали большие города с десятками тысяч жителей: на Дону — Ростов; в устьях Дона, на Азовском море — Таганрог; далее Бердянск, Мариуполь, на Днепре — Херсои; все города с огромной хлебной торговлей, все из-за хлеба и для хлеба, в видах отправки его за границу. На Балтийском море помогали Петербургу Рига и Пернау, а с ними любой из приморских городишек, включительно до Либавы. Заграничная торговля начала быстро расти и достигла обширного развития. Хотя беспрестанные войны в Европе и мешали ей, затрудняя доставку и отправку такого громоздкого товара, как хлеб, хотя с установлением мира европейцы занялись хлебопашеством и разведением картофеля, тем не менее торговые дела лишь временно были дурны. Вообще же Россия сделалась необходимой для Европы. В Европе увеличивалось население, проявился недостаток земли, развивались мануфактуры и в то же время увеличивалось число рук, оторванных от плуга к ткацким станам, к фабричным и заводским машинам. И все это при том, что ржаная мука до 1847 года не вывозилась в большом количестве по предубеждению иностранцев в том, что хлеб из русской муки тяжел и нездоров и что пшеничная мука при перевозке морем горкнет и прокисает от обычая наших мельников перед переделом пшеничного зерна смачивать его водою, чтобы придать лучший вид. На самых биржах, на местах сделок, успели завестись и крупные шалости на руку торговым людям: разительные колебания цен на хлеб (то упадок их, то возвышение) от сильного влияния биржевых спекуляций, от состояния курса разменных денег, от выходок сильных капиталистов, которые, прибрав в свои руки большие партии хлеба, при новых своих покупках вдруг возвышают цены на мелких партиях. Когда последуют их примеру прочие купцы и начнут закупать хлебный товар, мироеды-кулаки начинают выпускать им на руки свои партии, осторожно сдерживая искусственные цены и ловя в паутину, как пауки муху. Опять на биржах колеблются хлебные цены, а с ними, по зависимости от них, и прочие товары. Со своим кулем хлеба распрощаемся: пора! Погонялись мы за ним, сколько хватило наших сил и досуга; теперь не угоняемся. В далеких и чужих странах разыскать его трудно. Пожелаем нашему хлебу счастливого пути, его покупщикам — приятного аппетита: хлеб рушать — на здоровье кушать!