Кульбиты на шпильках
Шрифт:
Мы – это я и моя самая близкая (и единственная в мире гимнастики) подруга Лена Грошева из Ярославля. Только с ней я могла и могу быть абсолютно откровенной. Недавно она вышла замуж за известного канадского композитора Стива Бараката и живет теперь в Канаде. Но мы не теряем друг друга из виду, постоянно перезваниваемся, периодически встречаемся. Недавно звонит мне Лена и говорит: «Специально установила спутниковую антенну, чтобы смотреть, как ты выступаешь на телешоу „Звезды в цирке“. Я, конечно, всегда знала, что ты – рисковая девчонка. Но ты с ума сошла – что ты там вытворяешь под куполом цирка?!»
В тот период мы с Леной были равными и по силам, и по результатам. И подружками не разлей вода. Такая дружба в большом спорте встречается очень редко: соперники не умеют дружить.
А ведь
Глава четвертая
Ода полупальцам
Мой первый урок хореографии на сборах в «Крылатском» – это отдельная песня. В то время с командой работал известный и очень опытный хореограф по фамилии Карасев. В начале занятия вся сборная профсоюзов выстроилась у станка, и я тоже встала в общую группу. Карасев посмотрел на меня, потом отвел Бориса Васильевича в сторону и сказал:
– Зря вы с ней возитесь, не выйдет из нее сильной гимнастки, она даже на полупальцы не может встать как следует.
К счастью, Борис Васильевич всегда был со мной достаточно откровенен, рассказывая некоторые детали бесед, которые вели с ним разные тренеры. Возможно, зная мой настырный и заводной характер, Пилкин передал мне эти уничижительные слова специально, чтобы раззадорить. И ему удалось. Это была кровная обида: «Ах так! Ну, я вам, товарищ Карасев, докажу. Я стану лучшей гимнасткой, и вы еще возьмете свои слова обратно!»
И мы с Борисом Васильевичем, в стороне от основной группы, даже не у станка, как все, а у шведской стенки, стали отрабатывать мои полупальцы. Мой тренер взялся лично поднимать меня на носки и обучать азам хореографии. Никуда не торопясь и не форсируя событий, мы проходили элемент за элементом, мелкой поступью двигаясь к поставленной цели. Я знала, что, выигрывая соревнование за соревнованием, буду оттачивать мастерство и приобретать опыт, который понадобится мне на Олимпийских играх. Знала, что, создавая с тренером более сложные, чем у других, комбинации, смогу повысить свой уровень. И верила, что мечты помогут преодолеть все трудности, которые еще не раз возникнут на моем пути.
На самом деле, на соревнованиях я выполняла очень приличные вольные упражнения, даже не вставая на полупальцы, и это нисколько не мешало мне побеждать. И благодаря стараниям очень сильного белгородского хореографа Ларисы Николаевны Дитянцевой и, конечно, Бориса Васильевича, я постепенно превращалась из гадкого утенка в маленького лебедя, у которого уже с первых шагов на ковре был свой стиль. Тот самый стиль, который до сих пор не смогла повторить ни одна гимнастка в мире.
Когда мы вернулись в Белгород, Борис Васильевич с Ларисой Николаевной Дитянцевой решили ставить мне новую композицию для вольных упражнений. Они выбрали «Кармен» Жоржа Бизе. Сначала сложилась общая схема танца и образ, потом мы с тренером довольно долго все дорабатывали, переставляли элементы, оттачивали хореографию. Именно с «Кармен» я попала сначала в молодежную сборную СССР, а потом и в сборную России.
Не могу сказать, что сразу почувствовала, какой должна быть моя Кармен. Может быть, потому, что сначала не до конца понимала этот образ. Из-за моей серьезности, сосредоточенности и неприступности на помосте меня называли не иначе, как «холодная Ума Турман» и «Снежная королева». А тут – знойная испанка. Поначалу мои вольные упражнения выглядели как-то неэмоционально, совсем по-детски: девочка с хвостиком, которой роль Кармен была явно не по возрасту. Хотя пора было уже и повзрослеть. И эта зажигательная по своей сути композиция в моем исполнении не очень трогала арбитров и зрителей. До того момента, как однажды, на командном чемпионате мира в Дортмунде, во мне что-то вдруг не шевельнулось: я вышла на ковер и неожиданно для себя улыбнулась, кокетливо взглянув на судейскую бригаду. И в этот самый миг поймала ответную реакцию одного судьи: по мне будто прошел электрический разряд, и это позволило почувствовать энергетику музыки и эмоционально раскрыться. Я вошла в образ этой темпераментной и коварной испанки. И ощутила такой кураж и такую реакцию публики, что каждое мое движение сопровождалось взрывом аплодисментов. Именно тогда я в первый раз была в состоянии эйфории, и мне это так понравилось, что хотелось идти дальше, оттачивая артистическую сторону своей композиции.
А уж как мне хлопали зрители! Здесь я поняла, что ковер – это та же сцена. И именно на вольных упражнениях мне нужно показать публике и судьям свой маленький спектакль, заставить их сопереживать образу. Удачное выступление серьезно влияет на итоговые результаты, ведь вольные – это последний снаряд в олимпийском многоборье, который может помочь сделать большой рывок вперед, к победе в абсолютном первенстве. В многоборье ты идешь по выверенной схеме: опорный прыжок, брусья, бревно, вольные упражнения. И мне часто доводилось заканчивать свою программу именно ударными выступлениями в вольных упражнениях. Я понимала, что даже без суперсложной акробатики могла показать здесь мастерство, красоту, хореографию, пластику, профессионализм, подчеркнув достоинства своего роста, фигуры и длинных ног. И поставить тем самым очень важную аккордную точку.
Тогда в Дортмунде я увидела, насколько важно уметь быть разной, какой оглушительный эффект это производит. Поэтому стала внимательнее относиться к своему имиджу. Он всегда отличался серьезностью и неприступностью: зрители, фанаты, арбитры, пресса и многие тренеры считали меня слишком холодной, железной леди в гимнастике. И я была такой на всех снарядах, пока не доходила очередь до вольных упражнений. Стоило мне выйти на ковер, как я отпускала свои чувства на свободу, переставала сдерживать эмоции и полностью отдавалась музыке. Улыбалась, была очень мягкой, искренней, душевной. А закончив упражнения, я убегала с ковра, и мое лицо вновь обретало серьезность. И этот образ владел в те времена всем гимнастическим миром.
Почему я так долго не могла достичь этого эффекта? Думаю, что шел процесс постепенного накопления: лишь когда все внутри выросло и созрело, я поняла, насколько мне это близко и органично. Многие молодые гимнастки пытаются улыбаться на ковре, выполняя вольные упражнения, но выглядит это все-таки искусственно и явно по-детски. Заметно, что все их мысли сосредоточены исключительно на акробатике, и цельного образа из-за этого не получается, все распадается на отдельные элементы. Точно так же было и со мной, пока в создание образа не включилась душа. Могу раскрыть и еще один маленький секрет: у меня никогда не хватало физических сил на выполнение полной комбинации ни на одном гимнастическом снаряде, будь то брусья, бревно или вольные.
И все мои упражнения были составлены так, чтобы можно было на небольших связочках, так называемой «водичке», – чисто хореографических па – немножко передохнуть. Но, делая это, в эмоциональном плане я из кожи вон лезла, чтобы зажечь и заворожить зрителей и судей своим артистизмом. И в вольных тоже вся акробатика и гимнастические элементы были разбавлены чувственной хорео-графической «водичкой». Эти маленькие хитрости помогали создавать единую композицию. Конечно, гореть душой – нелегко, а мой эмоциональный градус в вольных упражнениях, бывало, зашкаливал. Выходя на ковер, я чувствовала, как меня изнутри колотит и разрывает на части. Но это длилось лишь мгновение, пока не начинала звучать музыка и я не входила в образ, бросаясь в него как в омут головой. А когда музыка смолкала – убегала с ковра под сумасшедшую барабанную дробь собственного сердца, которое колотилось чуть ли не в пятках.