Культура бескультурных народов

Вейлэ Карл

Краузе в упомянутой работе установил, что метательный прибор в какой-либо форме обладает не менее, чем четырьмя обширными областями распространения; кроме гренландских и северо-американских эскимосов, метательная доска встречается также у некоторых народностей северо-восточной Азии; в Новом Свете она встречается в отдельных местностях Центральной Америки, в северо-западной части Южной Америки, у перуанцев и на широких равнинах бассейна Амазонки. Третьей областью является Австралия и некоторые части Полинезии и Меланезии. Наконец, метательную дощечку можно обнаружить также и в родной нам части света — Европе, но не для нынешнего времени, а для той эпохи, когда северный олень, распространенный ныне лишь на крайнем севере, бродил большими стадами на равнинах Франции, — т. е. в эпоху, когда последний великий ледниковый покров начал медленно уступать место более теплому климату. Эту эпоху мы смело можем отнести за несколько десятков тысячелетий до нашего времени.

Цель этого снаряда всюду и во все времена была та же, что и у нынешних эскимосов; с помощью его хотели и теперь хотят повысить силу удара копья. Этой единой цели, однако, не соответствует однообразие формы. Хотя повсюду сохранилась основная форма палки или доски, зато в остальном отдельные народы, повидимому, давали неограниченную свободу своей фантазии. В одной лишь Австралии профессор фон Лушан различает не менее дюжины различных типов этого орудия — то палкообразных, то широких досок, которые поэтому кажутся нам совершенно нецелесообразными, так как должны оказывать воздуху очень большое сопротивление. В Южной Америке — это изящные палочки, едва в палец толщиною; наконец, в Новой Гвинее мы встречаем бамбуковые древка с ручкой, искусно вырезанной в виде животного. В действительности же виновником и первопричиной этого разнообразия форм является не человеческая фантазия, а воздействие окружающей природы и среды; вполне естественно, что обитатель тропических областей, располагающий богатым растительным материалом, создает совершенно иные формы, чем житель арктических стран, могущий пользоваться лишь случайно прибитым к берегу волнами куском дерева. Тем не менее, в распространении этого орудия наблюдается одна общая черта, поскольку мы встречали его лишь у рас и народов, не достигших еще огромных культурных успехов в изготовлении и употреблении железа; у африканского негра, знакомого с этой техникой уже целые тысячелетия, тщетно искали до сих пор это орудие; в Азии его находили лишь там, где еще неизвестно употребление железа. И у нас, в Европе, употребление послеледниковой метательной дощечки точно так же должно было опуститься до уровня игрушки, как случилось это с луком много тысячелетий спустя: древние французы приобрели лучшее оружие, получив лук и стрелы.

Рис. 6. Метательные дощечки: а. Наннине (Зап. Австралия); b. Полуостров мыса Норка (Австралия); c, d. Северное побережье земли имп. Вильгельма; е. Аляска; f. Мексика; g. Зап. Гренландия и Лабрадор; h. Охота на моржа у гренландских эскимосов (по Нансену).

Таким образом, метательное орудие представляет собою прибор, который мы без колебаний можем отнести к детству человечества. В самом деле, чем было древнее население Франции в эпоху северного оленя, т. е. за пятнадцать, двадцать тысяч лет до нашего времени? Первобытными, беспорядочно бродившими ордами, пожиравшими добычу, убитую с помощью копьеметателя и копья тут же, где она свалилась. То же представляют и ныне mutatis mutandis народы, у которых мы еще находим копьеметатель. Там же, где за историческое время употребление метательной дощечки сократилось или даже совершенно исчезло, как в северной части Центральной Америки и в юго-западной части Северной Америки, — там обладатели этого орудия не слишком высоко поднялись над упомянутой первобытной ступенью культуры.

С отнесением метательного орудия к эпохе юности человечества задача объяснения его скачкообразного распространения нисколько не упрощается. Мы попадем, быть может, на более торную дорогу, если бросим беглый взгляд на другое, еще более своеобразное орудие, которое известно каждому и относительно которого, несмотря на это, господствуют самые превратные представления. Это бумеранг (рис. 7 и 8), знаменитое метательное оружие австралийцев, о котором все знают, что оно при метании возвращается к своему хозяину и господину.

Рис. 7. Австралийские бумеранги.

Рис. 8. Австралиец, мечущий бумеранг.

Но уже и самое название оружия ошибочно. Ни у одного австралийского племени оно не называется бумерангом; название это образовалось из слова woomera, — слова, означающего не что иное, как только что рассмотренный нами копьеметатель. То, что мы называем бумерангом, носит в Австралии совершенно различные наименования: parkan, wagno, knili, только не бумеранг; но что бы там ни было, это выражение для метательного оружия каким-то путем проникло в литературу и в народное сознание — основание, достаточное для того, чтобы не изменять существующего слова. Вторая поправка касается пресловутого возвращения оружия к мечущему. Казалось бы, само собой понятно, что это возможно лишь тогда, когда удар не попал в цель, — в противном случае, оружие вместе с добычей должно упасть на землю; а между тем это не так, и как часто приходится обращать внимание на этот пункт [6] ! Наконец, третий вопрос касается распространения бумеранга. Вообще говоря, область его распространения ограничивается Австралией; он считается характерным оружием этого материка и доказательством чрезвычайно продолжительной отрезанности его от всего остального мира. Последняя мысль вполне правильна, но зато ошибочно предположение, что распространение этого оружия ограничивается одной Австралией; оно часто встречается в разных местах Индостана, в Гуджерате, и далее на восток, где является специальным оружием разбойничьих каст Каллар и Маравар; в древней Ассирии оно было, если судить по рисункам на развалинах стен, обычным боевым вооружением и метательным снарядом на полях битв Египта и Нубии с глубокой древности до последних десятилетий XIX столетия (рис. 9).

6

Впрочем, не все виды австралийского бумеранга обладают этим свойством. Оно встречается лишь у легких бумерангов, употребляемые для спорта и для охоты на мелкую дичь. Тяжелые боевые бумеранги, которыми австралийцы пользуются во время войны и охоты на крупную дичь, этим качеством не обладают. См. об этом 2-ю книжку Вейле «Элементы человеческой культуры», глава VII. (Прим. ред.).

Рис. 9. А. Египетские воины с возвращающейся палицей. В. Индийские возвращающиеся палицы. (По М. Иенсу).

Впрочем, эта метательная палица не была возвращающейся к метателю дубинкой, как австралийский бумеранг; она была лишь его прообразом, относительно которого позволительно сомневаться, чтобы он когда-либо возвращался к владельцу. Но эти орудия все, без исключения, имеют приблизительно такую же форму, как австралийский бумеранг; у них отсутствует лишь тот изгиб, который обусловливает действие австралийского бумеранга: правильно брошенный, он сначала круто поднимается вверх, чтобы с кульминационной точки своего пути возвратиться к метателю сложными, едва поддающимися анализу кривыми, и упасть почти рядом с ним. Правильный прием метания состоит в том, что оружие бросают вогнутой стороной вперед либо под известным углом к земле, либо же прямо по направлению к цели, — но таким образом, что вращательное винтовое движение с самого начала превосходит движение поступательное. В высшей степени интересно далее, что превосходный знаток оружия Макс Иенс настаивал на существовании такого возвращающегося оружия и в древней Европе; это была столь часто упоминаемая в старой литературе cateja, которой также приписывается свойство при промахе возвращаться обратно к метателю. За знакомство наших предков с таким метательным оружием говорит, по его мнению, и миф о молоте Вотана — мьельнире, который тоже возвращался к своему богу. Наконец, даже в Новом Свете есть нечто подобное бумерангу; у племени моки, в юго-западной части Соединенных Штатов, охотятся на мелкую дичь с метательным оружием, которое видом своим и траекторией полета напоминает оружие австралийцев.

Но если даже оставить в стороне два последних примера — бумеранг Нового Света и гипотетический старо-германский, — как объяснить нахождение этого своеобразного и наиболее странного из всех видов метательного оружия уже только в одной сравнительно небольшой и отграниченной от всего остального мира области между Австралией на юго-востоке и Месопотамией и Египтом на северо-западе? Можно без оговорок думать о заимствовании для области, охватывающей запад Азии и северо-восток Африки, — в особенности в виду других неоднократно обнаруженных взаимоотношений между древними культурными странами к северу от Персидского залива и в долине Нила. Можно также считать Гуджерат и Мадрас расположенными в пределах той же области. Но как понять связь между Южной Азией и Австралией? Если бы бумеранг встречался, или, по крайней мере, если бы были обнаружены его следы в большой островной полосе, идущей без перерывов от Индокитая к Австралии, то можно было бы и здесь считать заимствование доказанным. К сожалению, этого в действительности нет: между страной дравидов и Австралией зияет огромный пробел, и внутри него не обнаружено ни народа, ни племени, которые когда-либо пользовались возвращающимся метательным оружием. В праве ли мы в виду этого заключить, что бумеранг в разных местах является самостоятельным изобретением, так же, как и метательная дубинка американских моки? Но прежде чем мы успеем ответить на этот вопрос утвердительно, выдвигается на сцену старое возражение: почему же, в таком случае, распространение бумеранга ограничивается исключительно одной обособленной областью? Почему его нет у других народов, живущих при одинаковых или сходных естественных условиях? Почему, например, нет его у бушменов и готтентотов Южной Африки, у обитателей внетропической полосы Южной Америки?

Перед нами снова тщетная попытка приблизиться к решению задачи. Но таким путем мы не достигнем цели; для этого нужно глубже заглянуть в историю человечества и в историю самой земли. И как раз, по прихоти благосклонной судьбы, бумеранг и его распространение представляет весьма подходящий материал для применения и проверки рассматриваемого метода. Многие наблюдатели — вполне беспристрастные антропологи, свободные от предвзятых расовых теорий, — не раз единодушно доказывали физиономическое сходство и расово-анатомическую близость австралийцев к древнему доарийскому слою населения южной части Индостана — дравидам; другие, как Симон и Клаатч, подчеркивают даже весьма сильную расово-биологическую близость между австралийцами и нами, европейцами. В самом деле, рассматривая ряд хороших изображений австралийцев (рис. 10), трудно отказаться от впечатления поразительного сходства, несмотря на все громадные различия, между австралийцами и нами в культурном отношении.

Рис. 10. Австралиец из Квинслэнда.

Мы решаемся утверждать, что иное из этих жалких творений, могло бы, одетое в европейское платье, жить среди нас, никого не поражая своим обликом.

Само собой разумеется, что подобным утверждениям и указаниям придавали мало значения, пока человечество считалось весьма юным, не восходящим далее ледниковой эпохи. Как могли придти в соприкосновение обе группы — австралийцы и дравиды, — если в дилювиальный период распределение суши и очертания Индийского океана почти не изменялись? Теперь, однако, на основании новых данных в области сравнительной анатомии, антропологии и доисторической археологии, мы придерживаемся того взгляда, что род человеческий вовсе не так молод; следы его существования несомненно восходят к третичному периоду, предшествовавшему ледниковой эпохе. Более того, если следовать взгляду самых «передовых» из современных антропологов, как Клаатч-Шентезак и др., — то придется признать, что, по крайней мере, телесное развитие человека в существенных чертах было уже закончено во вторую половину третичного периода.

Можно различно относиться к последнему взгляду: разделять его или считать преждевременным, пока в отложениях третичного периода не найдено бесспорных доказательств; можно и совершенно отвергать его. Но во всяком случае, углубляясь в геологическое прошлое, мы приобретаем необходимую надежную основу, на которой этнография и антропология могут строить свои учения с полной уверенностью в успехе. Прежде всего это относится к антропологии.

III. Новые антропологические учения