Культура бескультурных народов
Шрифт:
Клаатч не настаивает именно на Австралии, как на очаге образования человечества; он указывает и на другие области с одиноко растущими деревьями, — например большая часть Африки или предполагаемый затонувший материк, простиравшийся некогда между Африкой и юго-восточной Австралазией. Вопрос о месте имеет, впрочем, второстепенный характер; гораздо существеннее то обстоятельство, что наши животные предки в течение долгого времени должны были перебираться от одного дерева к другому; чтобы, упражняясь в лазании на одиноко стоящие стволы, совершенно преобразовать свою хватательную стопу в опорную ногу. Только тогда они получили возможность испытать свое новое приобретение для прямой походки в других частях света.
Для выполнения этой трудной задачи, впрочем, необходимо было и нечто другое; опорной поверхности было недостаточно, — надо было еще, чтобы переместился и центр тяжести всего тела. И эта часть теории Клаатча подкупает своим изяществом. При длительном применении нового метода лазания, говорит этот исследователь, не только преобразовались описанным образом нижние конечности, но весьма существенно видоизменились туловище и руки. Вследствие изгиба тела назад возникло то искривление вперед поясничной части позвоночника, которое свойственно лишь человеку. Это искривление и теперь еще очень заметно, если удерживать в прежнем косом положении крестцовую часть позвоночника, которая образовалась вследствие окостенения хрящевых прокладок между отдельными позвонками. Тогда возникает изгиб, который, по Клаатчу, весьма слабо выражен у низших рас, но тем яснее выступает у высших. Верхняя часть позвоночного столба тогда снова принимает старое косое положение, при чем в шейной части тоже возникает выгиб, относящий голову назад (рис. 21).
Рис. 21. Продольный средний разрез через череп и позвоночный столб человека. (По Клаатчу).
Клаатч объясняет при помощи своей теории также строение наших плеч и рук. Те и другие отличаются от соответственных частей тела животного более богатой мускулатурой. Согласно старым теориям, человеческая рука лишь тогда стала свободной и подвижной, когда у человека образовалась свободная опора внизу; раньше должно было завершиться формирование нижней части тела человека, и тогда только могло начаться преобразование верхней части. Но это воззрение, согласно Клаатчу, нельзя уже поддерживать с тех пор, как стало известно, что руки и кисть сами по себе суть весьма древнее наследие; в объяснении нуждается лишь хорошо развитая мускулатура руки. Клаатч находит такое объяснение, подчеркивая то обстоятельство, что человек является самым ловким из всех животных; он гимнаст par excellence, с которым не может поспорить никакое другое существо. Откуда у него эта способность — нетрудно вывести из предыдущего изложения: необходимость быть всегда более ловким, чем его добыча, взбирающаяся на высокие деревья, дала человеку возможность преобразовать свои плечи, верхние и нижние конечности такими, какими мы их видим теперь [9] .
9
С происхождением человека в популярной форме знакомит читателя книга проф. Д. Н. Анучина: «Происхождение человека». Гиз. М. 1922. Для совсем подготовленных пригодны статьи проф. Д. Н. Анучина; «Происхождение человека и его ископаемые предки». «Итоги науки», т. VI и «К вопросу о древнейших людях» в журнале «Природа», 1916; июль — август. Более подробно со взглядами Клаатча (ныне умершего) знакомит статья его самого «Происхождение и развитие человеческого рода», помещенная во 2-м томе издания «Вселенная и человечество». (Прим. ред.).
Наконец, третьим отличительным признаком нашей человеческой природы является огонь. Признак этот наиболее определенный и чистый. Пока дело шло о речи и об орудии, можно было говорить, самое большое, о пограничной полосе между человеком и животным; здесь же мы наталкиваемся, наконец, на резкую линию. Уменья добывать огонь нет ни у одного животного; даже простое пользование теплом свойственно животным лишь в весьма слабой степени. Едва ли можно причислить сюда использование некоторыми животными теплоты навозных куч для высиживания яиц, — это слишком непрямой путь. Нам известны только две формы животных — Megapodius Pritchardi на Ньюафу и Megapodius eremita на Новой Британии — извлекающие пользу из вулканической теплоты. Оба вида, вместо того, чтобы самим высиживать яйца, предоставляют это вулканической теплоте. Резкое разграничение человека и животного по способности пользоваться, огнем — достаточное основание, чтобы начать рассмотрение элементов культуры именно с огня.
VII. Огонь [10]
С грозным шумом проносится буря по первобытному лесу. В смятении и страхе ищут птицы свои привычные убежища, и толпа дикого вида мужчин, пробирающихся в темноте лесной заросли, все чаще посматривает вверх, повидимому, не менее напуганная явным бунтом в природе, чем животные существа, которых она только что преследовала. К вою и реву ветра примешивается грохот быстро надвигающейся грозы; сверкают молнии, все быстрее раздаются за вспышкой молнии ужасные удары грома, подобные взрывам гранат. Вдруг вся картина озаряется ярким светом; вспышка молнии и удар грома сливаются вместе; как вкопанные, останавливаются люди, чтобы в ближайшее мгновение в бессмысленном страхе броситься врассыпную. Лишь спустя значительное время, когда только отдаленные слабые раскаты свидетельствуют о возмущении стихий, они медленно собираются на старое место. Но какое зрелище открывается теперь их глазам! Как огромная огненная колонна, стоит, охваченный ярким пламенем, один из лесных гигантов среди своих счастливых товарищей! Он уплатил свою тяжелую дань времени и совершенно высох; его, так высоко поднимавшегося над зеленой кровлей, поразила молния. Долго борется страх с любопытством в груди мужчин, пробирающихся в лесной чаще; наконец, чувство любопытства превозмогает и все ближе и ближе привлекает их к необыкновенному явлению. Когда же дерево обрушивается, и от пылающего костра остается лишь большая груда раскаленных и тлеющих головней, люди решаются приблизиться к пламени; в холодную ночь, наступившую тем временем, они с удвоенным удовольствием ощущают теплоту упавшего, догорающего гиганта и наполовину безотчетно подкладывают подобранный сухой хворост, как только огонь обнаруживает намерение ослабить свое благодетельное действие.
10
Дополнением к этой главе может служить изданная «Популярно-научной библиотекой» книга проф. Д. Н. Анучина «Открытие огня и способы его добывания». М. 1923. (Прим. ред.).
Вот одно из тех многочисленных воззрений на порабощение огня, которые были распространены среди нас, особенно в истекшие десятилетия. Рассмотрим бегло главнейшие из остальных теорий. Ближайшая из них для своего уяснения требует того же поля действия и таких условий обстановки, что и первая. Вверху бушует такой же ветер, внизу пробираются те же или иные подобные им люди; отсутствуют лишь гром и молния. Зато один человек вдруг замечает, к своему безмерному удивлению, что из вершины дерева, стоящего одиноко и потому особенно сильно раскачиваемого ветром, поднимаются облачка дыма; они становятся все гуще и гуще, пока, наконец, не вспыхивает веселое, яркое пламя. Люди стоят в раздумьи; так и видишь, как эти неустрашимые охотники первобытной эпохи прикладывают палец к носу; глубокая серьезность написана на их глубокомысленных лбах. Наконец, лицо вождя озаряется яркой улыбкой просветления — он нашел решение загадки. «Разве вы не видели» — обращается он с широким вопрошающим жестом к своим спутникам, привыкшим всегда и всюду с почтительным изумлением взирать на своего вождя, — «разве вы не видели, как там вверху, прежде чем кроваво-красный дух выскочил из дерева, ветки терлись одна о другую? Из трения возникает теплота, а там, где тепло, в конце концов, появляется и огонь; то, что вы видите наверху, — и есть огонь».
Такова вторая теория. Она хочет одним ударом убить двух зайцев: люди обнаруживают, кроме того, полезную сторону открытого явления. Мы без труда могли бы воспроизвести дальнейший ход событий: так же, как и в теории молнии, раздумывавшие люди позже располагаются вокруг тлеющих остатков сгоревшего дерева, греются возле него, с довольными улыбками поедают поджаренные плоды и т. д. С другой стороны, теория эта претендует на объяснение открытия способа добывать огонь: видя возникновение огня при трении ветвей, человек приходит к мысли, что можно из ничего получить огонь аналогичным действием, — таким же трением одного куска дерева о другой. Отец этой гипотезы — знаменитый языковед и исследователь мифов Адальберт Кун; в течение целых десятилетий теория эта умножала его славу — так, часто приписывалась она ему устно и печатно. Ныне, когда мы так ушли вперед по сравнению с человечеством 1859 года, мы снисходительно улыбаемся над этим продуктом профессорских размышлений за письменным столом; и в самом деле, гипотеза эта слишком явно носит отпечаток чистейшей спекуляции, чтобы теперь, в век строго опытных и наблюдательных наук, можно было принимать ее всерьез. Но в то время она представляла известный шаг вперед, ибо вообще стремилась определенным образом решить вопрос. Во всяком случае, она все же является более правдоподобной, чем следующая теория.
Эта носит уже чисто вымышленный характер. Роль лица, открывшего способ добывания огня, переходит к жрецу. Его народ поклоняется лучезарному дневному светилу — солнцу. По общему представлению, оно имеет вид крута, изображать который— дело, угодное божеству. Жрец берется за это; с трудом изготовляет он из дерева круг, насаживает его для полноты сходства на вбитый в землю заостренный кол и начинает вращать круг. Он вертит его и вертит; со стоном и скрипом вращается неуклюжее колесо на своей оси; рука жреца изнемогает от работы, но труд считается угодным божеству лишь при неустанном продолжении его. Вот струйка дыма поднимается ввысь, навстречу лучезарному богу в ясной лазури неба. «Жертва!»— проносится в головах благочестивых зрителей; те, что стоят поближе, с усердием принимаются помогать; быстрее и быстрее вертится колесо, гуще и гуще становится столб дыма. И вот, по толпе проносится крик: — яркий сноп пламени вырывается вверх — огонь открыт!
А вот и четвертая теория. На зеленеющем склоне горы расположилась орда дикарей; малолетки, недавно отнятые от материнской груди, беспечно играют между леском и ручьем, отцы же и матери рассеялись по залитой солнцем поляне; они, зорко высматривая, собирают насекомых, выискивают при помощи острых палочек жирные личинки жуков в коре старых деревьев, роют палками землю, отыскивая клубни, плоды и съедобные коренья. Все дышит идиллией мирного и полного покоя. Но и здесь наступает вдруг гневное возмущение стихий; в недрах горы слышатся глухие удары и грохот, земля дрожит, словно в страхе перед надвигающимися событиями. Толпа в ужасе разбегается во все стороны, — но вскоре возвращается на старое место, так как грозное явление не повторяется. Человек легко привыкает ко всему. Вдруг происходит нечто ужасное; вся гора оживает и начинает выбрасывать из своей вершины камни и пепел; гигантский огненный столб поднимается в черную, как ночь, атмосферу; со свистом падают каменные ядра, а за ними следует поток кроваво-красной раскаленной массы. Извиваясь, как змея, она прокладывает себе путь в долину; встречные скалы она без борьбы заключает в свои горячие объятия; все живое вспыхивает пламенем перед ее раскаленным дыханием. Но, наконец, силы чудовища истощаются перед численностью врагов; все медленнее и ленивее становится его бег; первоначально светившаяся темнокрасная кожа лавы превращается в отвратительно-серо-пепельный покров; наконец, колоссальный поток, лавы останавливается неподвижно, точно огромный вал, похожий на туго набитый мешок, и загораживает долину. Все обитатели местности, успевшие спастись во время катастрофы, долгое время держатся вдали; но сила привычки к данному месту, — черта, уже издавна свойственная человеческому роду, — влечет их назад, когда горное чудовище возвращается к своему прежнему состоянию покоя. Более того, — вся орда опять стремится к прежнему привычному становищу.
А тут с тех пор произошло много перемен. Там, где прежде отлого поднимался вверх горный склон, теперь торчит отвратительный серый вал. Он не украшает перегороженную им долину; скорее напротив; но зато он прекрасно защищает легкие шатры, под которыми ютится общество первобытных людей, от прежнего ледяного холода горного ветра; теперь стало поразительно тепло в холодную тропическую ночь, — так тепло, что можно почти отказаться от защиты кровли. И странно: чем ближе к валу, тем теплее воздух. Словно притягиваемая магнитом, подбирается предприимчивая молодежь племени к новому соседу; вот, в одном месте столпилась живописная группа мальчиков; любопытные головы, покрытые буйной шапкой волос, тесно прижались друг к другу и, повидимому, что-то отыскивают или уже нашли в серой массе. Наблюдавший эту сцену почтенный дикарь, слово которого имеет известный вес в совете мужчин, хочет уже последовать за мальчиками, как вдруг вся толпа разлетается; с громким криком бегут они вниз в долину вслед за самым высоким из сверстников, в поднятой правой руке которого колеблется что-то странное. «Посмотри-ка, отец», — кричит он, запыхавшись от бега и возбуждения, — «что у меня тут!» Взрослый мужчина внимательно присматривается к новому предмету: он тоже немало удивлен. Это простая палочка, каких тысячи валяется в лесу; но она тлеет и дымится на свободном. конце, и порою из нее вырывается дрожащий язык пламени. И таким-то образом мог быть некогда открыт огонь.