Культура Древнего Египта. Материальное и духовное наследие народов долины Нила
Шрифт:
Конечно же дата основания государства – это всегда усредненная цифра, выбранная из нескольких дат, то есть, по нашему мнению, момент, в который государство начало функционировать. Ему непременно предшествовал длительный процесс подготовки, на смену которому, вероятно, пришло время укрепления и организации государственной машины. Даже если бы мы были уверены в хронологии раннединастического Египта и утверждали, что Менес совершил ритуал Объединения Обеих Земель в определенные дни некоего года, приближенного к 3100 г. до н. э., то все равно перед нами возник бы вопрос: что же было до и после этой даты?
Все наши знания фрагментарны и имеют небольшое значение. Семья, правившая Верхним Египтом, отправилась на север; завоевав его, она объединила два региона и на границе между севером и югом страны основала столицу Мемфис. Так началась длинная череда династий, правивших около трех тысячелетий. Тем не менее нам неизвестны предки завоевателей с юга, мы не знаем,
Отвечая на эти вопросы, мы можем сделать лишь несколько наблюдений. Вероятно, в правление первых двух династий происходило укрепление власти; на протяжении 400 лет после основания I династии продолжала существовать культура додинастического времени, но при царях III и IV династий стабильность и защищенность Египетского государства обусловили появление принципиально нового «египетского» стиля. Этот переход к новым средствам выражения произошел довольно внезапно. Можно предположить, что первоначально новое государство не занималось вопросами культуры, такими как архитектура, искусство и литература, – все его силы были направлены на решение правительственных проблем – укрепление военной мощи, разработку государственных институтов и обеспечение повиновения власти. Это скорее отрицательный аргумент, который можно подтвердить замечанием о том, что сохранились разрозненные источники, связанные с борьбой и восстаниями, имевшими место в правление I и II династий [9] . Представляется, что новому государству для осознания собственной мощи и ее укрепления потребовалось много времени.
9
Breasted, ARE I, § 104, 112, 125.
Другой, довольно насущной проблемой была роль царя в новообразованном государстве. В более поздние времена государственная идеология провозглашала его существом другой природы – божеством, которое управляло людьми. Но воспринимали ли его так с самого начала? Скорее всего, нет, поскольку если бы завоевателя считали богом, то и само завоевание заняло бы намного меньше времени. Или идея о божественности царя появилась еще в то время, но из-за борьбы за власть ее всеобщее принятие растянулось во времени? Или это представление появилось как идеология, необходимая для защиты новой власти? Другими словами, считал ли новый царь необходимым представлять себя не как выдающегося смертного, чью власть могли оспорить другие не менее сильные люди, а как бога, с которым состязаться невозможно?
Это важный вопрос, поскольку он связан с основной доктриной египетского государства – обожествлением царя. Чтобы ее понять, необходимо выяснить, как, когда и почему она появилась. Было бы неверным полагать, что обожествление правителя относится к определенной стадии развития всех культур. Если сравнивать Древний Египет с современными ему Месопотамией и Израилем, то станет ясно, что в этих государствах отношение к царю было отличным от характерного для египтян [10] . Там царь не считался богом, но правил за них. В Египте фараон правил как бог, находящийся на земле среди смертных. Можем ли мы понять, почему египтяне пришли к этой идеологии, и узнать, когда она появилась?
10
Frankfort H., Kingship and the Gods (Chicago, 1948).
Мы не можем найти четких и окончательных ответов на эти вопросы. Мы в состоянии всего лишь выдвинуть определенные гипотезы, обоснованные лишь в той или иной степени. Основная из них связана с географическим положением Египта, его изоляцией и разделением на две части. Египет был отрезан от активных контактов с другими странами, и, таким образом, его обитателям было свойственно чувство безопасности и избранности. Божественное провидение наделило Египет исключительной судьбой, поскольку он находился в значительном отдалении от своих соседей. Вселенским богам не нужно было парить над Египтом, тщательно подбирая смертного для правления от их имени, но сохраняя за собой функции фактического управления и контроля. Нет, они могли спокойно заниматься своими божественными делами, зная, что один из них – фараон, который сам был богом, – занимается управлением и контролем, находясь непосредственно в Египте. Географическая защищенность земель придавала богам уверенность в том, что они могут править землей de jure, а не осуществлять свою власть через посредников.
Однако географическое положение Египта свидетельствует против этого аргумента. Изолированный от внешнего мира, Египет был единым, самобытным участком суши. Внутри Египет единым не был, он состоял из разобщенных земель. Для египтян их страна являлась одновременно и «единой землей», и Обеими Землями. Жители Верхнего и Нижнего Египта всегда осознавали различие этих регионов. При ослаблении центральной власти они неизменно отделялись друг от друга. Их связывали лишь Нил и идея о том, что Египтом управлял не представитель Верхнего или Нижнего Египта, а бог, обеспечивающий процветание Обеих Земель. Приняв эту идеологию, жители Нижнего Египта не могли возражать против правления семьи, которая, хотя формально происходила из Верхнего Египта, явилась из мира богов и не была связана с конкретным местом в этом мире.
Если это так, то, вероятно, какое-то время ушло на укоренение в обществе мысли о том, что правитель, выглядящий как человек, является вовсе не смертным, а существом другого порядка. Он называл себя Хором, богом удаленных пространств, неба, подобным соколу. Он называл себя Обеими Владычицами, то есть включил в себя сущность двух богинь, покровительствовавших Верхнему и Нижнему Египту. Эти утверждения обрывали его связь с египетской землей, но в то же время укореняли его в обеих частях страны. И ко времени правления царей V династии правитель объявил себя божественным сыном солярного бога Ра, высшего божества. Как такая идеология могла укрепиться?
Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо подчеркнуть различие между принятием идеологии царской власти в целом и идеологии правления конкретной династии, только пришедшей к власти. Выше мы говорили, что географическое положение Египта обусловило готовность его жителей принять божественное правление. Следующий аргумент вытекает из психологии древних египтян. Эти люди не были мистиками, равно как и рационалистами в современном понимании. Они обладали практическим сознанием, принимали то, что подтверждалось практикой, и испытывали разные способы достижения одной цели. Хорошим считалось все, что было полезным, действенным или выгодным. Это не означает, что египтяне были по-современному расчетливыми, рациональными или категоричными. Их умозаключения никогда не проникали в суть явлений, а их естественный прагматизм не был направлен на поиск наипростейшего пути; напротив, он не отрицал существования абсолютно разных способов, если те вели к действенному результату. В отличие от соседей, вавилонян или евреев, египтяне не пытались создавать логических построений, выделяя различные явления в отдельные категории. Под лучами более жаркого египетского солнца жители долины Нила просто объединяли явления, которые можно рассматривать и по отдельности. Они были лениво терпимыми и широко мыслящими. Древнее мировосприятие одушевляло все во Вселенной – солнце, ветер, воду, деревья, скалы – и не делало различий между формами существования – человеком и животным, жизнью и смертью, людьми и богами. Поэтому египтяне с присущей им широтой взглядов не видели необходимости в поисках отдельных составных частей Вселенной. Для них все видимые и осязаемые проявления бытия отличались лишь внешне или временно, но имели одинаковую сущность, подобную спектру, где множество цветов переходят друг в друга без четких границ. При отсутствии необходимости выявления четких подкатегорий египтяне не видели грани между человеческим и божественным и легко принимали идею о том, что фараон из плоти и крови, живший среди людей, в действительности является богом, спустившимся на землю, чтобы управлять Египтом. Можно предположить, что, поскольку идеология божественной царской власти была естественной для египтян, ее истоки лежат в доисторическом прошлом.
Однако, когда мы попытаемся применить эту идеологию к новой династии, захватившей власть силой, складывается иная ситуация. Насколько легко и терпимо жители завоеванных территорий отнеслись к тому, что I династия распространила свое господство за пределы Верхнего Египта и заявила о своем божественном правлении всей страной? Сказали ли они себе: «Это эффективная власть, мы – люди практичные и признаем этих правителей своими божественными царями»? Мы не знаем ответа на этот вопрос. Существовали ли к тому времени прецеденты объединения двух частей Египта в единое государство? Есть точка зрения, согласно которой первые объединение и распад Египта произошли за несколько веков до появления I династии. К сожалению, истинность этого утверждения, то, что легло в его основу – историческое событие или более поздний вымысел, проверить невозможно. Если это было действительно так, то перед нами оказывается прецедент объединения Египта под властью бога на земле, за которым, однако, последовал длительный период разрозненности. Если додинастического объединения не было, то рассказ о таком событии мог появиться при царях первых династий, стремившихся создать основу для своего правления.