Культура, Истоки вражды
Шрифт:
Конечно (вновь, как и все в живой природе), становление сознания может приводить к известной деформации низлежащих форм биологического движения, к подчинению их каким-то своим законам, но все-таки ничто не способно полностью устранить их действие. А это значит, что иерархически структурированный этотип всех предчеловеческих сообществ, даже деформируясь под воздействием последовательной социализации и одухотворения, должен все время оставаться одним их основных, определяющих факторов их бытия. Поэтому и на последних ступенях антропогенетического восхождения, и по меньшей мере на первых этапах уже собственно человеческой истории этотип должен быть одним из главных факторов развития и ни в коем случае не может быть игнорирован.
Разумеется, нельзя возводить что-то вроде китайской стены между принадлежащими к одному и тому же биологическому виду особями, которые обитают в контрастирующих средах. Принадлежность к одному виду все же является определяющим началом,
Да, особенности этотипа проявляются не только в алгоритмах практического взаимодействия субъекта с ключевыми факторами материальой среды, но и в способах предварительного их опознания, в алгоритме формирования интегрального образа окружающей действительности. Поэтому не будет преувеличением сказать, что наблюдая одно и то же, даже в пределах популяции, носители разных этотипов всегда видят разное.
Ничего парадоксального - и уж тем более невозможного - здесь нет; это обстоятельство по сути дела общеизвестно, и свидетельства тому бросаются в глаза чуть ли не повсеместно. Так, например, каждый знает, что тренированный взгляд (слух, осязание и так далее) способен распознать в предмете гораздо большее, чем взгляд человека, слабо знакомого с ним. Но ведь любая специализация как раз и проявляется в том, что одни гораздо лучше знакомы с какими-то одними, другие - с совершенно иными гранями зачастую одного и того же предмета.
Все эти вещи хорошо известны нам из нашей повседневной жизни, но как оказывается, основание подобных отличий кроется не в особенностях человеческого сознания, но уходит в самую глубь предшествовавших ему форм движения.
Словом, этотипические отличия оказываются настолько фундаментальным фактором, что не могут не накладывать свой отпечаток на развитие всей живой природы.
В общих чертах механику эволюционного процесса можно свести к последовательному накоплению микроскопических изменений, причиной которых являются те или иные мутагенные факторы внешней среды. При этом известно, что биологический вид постоянно испытывает разнонаправленные воздействия со стороны последней, поэтому их результирующая в конечном счете должна определяться действием чисто статистических вероятностных законов, однако общее направление вызываемых этими воздействиями эволюционных изменений никакому предварительному расчету не поддается. И дело не только в технической трудности подобного расчета, но в глубинной природе такого фундаментального начала природы, как случайность. Словом, никаких ориентиров, в сторону которых должен был бы развиваться биологический вид, как кажется, не существует. Именно абсолютная неориентированность является одной из основных характеристик эволюционного процесса (речь, разумеется, идет о теории дарвинизма). Любое подозрение в существовании какого-то избранного направления является уступкой ламаркизму, то есть эволюционной теории, сформулированной за пятьдесят лет до опубликования "Происхождения видов".
Однако уже здесь может быть замечено некоторое противоречие. Дело в том, что когда мы говорим об эволюционном процессе, мы всегда имеем в виду последовательное восхождение живой материи к каким-то одухотворенным формам. Вершинная ступень этого движения всегда рассматривается нами как нечто заранее определенное. Так, рисуя гипотетический абрис развития жизни на какой-то абстрактной планете, мы можем спорить о том, какие именно формы в состоянии принять она в апогее своего движения, но то, что эти формы обязаны будут обладать известной долей одухотворенности, является незыблемым абсолютом нашего сознания. Отсюда и воссоздание внутренней логики биологической эволюции всегда имело своей целью объяснение механизма постоянного совершенствования и усложнения, а вовсе не замкнутого вращения в рамках какого-то одного иерархического уровня организации живой материи. Так что, вопреки утверждению эволюционной теории, довольно строгие ориентиры развития живых организмов все-таки существуют.
Но если конечный результат восхождения заранее известен, то допустимо было бы говорить и о том, что именно это конечное следствие всей предшествующей цепи изменений выступает как формообразующее начало, как непрерывно действующая причина всех преобразований. Допустимо было бы говорить о возможности своеобразной обратной детерминации, когда конечное следствие предстает как первопричина всего того, что предшествовало ему.
Отсутствие возвратного действия следствия на свою собственную причину не дает возможности объяснить качественное совершенствование чего бы то ни было, и никакие законы никакой комбинаторики никогда не объяснят его, поэтому (так до конца и неразрешимая) проблема промежуточного звена будет вставать повсеместно. Между тем обратная детерминация способна раскрыть многое, не исключая, может быть, и самой глубокой тайны спонтанности. Более подробно эта тема рассматривается в другом месте ("Сотворение мира или эволюция?"). Но если именно обратная детерминация образует собой одну из движущих пружин эволюции, то ее действие - пусть и в микроскопических дозах - должно обнаруживаться на всех ступенях развития. Поэтому полное отсутствие какой бы то ни было направленности биологического видообразования, абсолютная его случайность это скорее теоретический миф, чем последняя истина. Так что известные слова о том, что ключ к анатомии обезьяны лежит в анатомии человека, могут быть поняты не только в том смысле, который придавал им сам К. Маркс.
Ничто не стоит на месте, меняется всё в этом мире, а значит, вслед за природными изменениями должен эволюционировать и способ жизнедеятельности любого биологического вида. Но там, где изменение сложившегося этотипа вызвано простым приспособлением вида к динамике той среды, в которой он существует, от него вполне можно было бы абстрагироваться, ибо никакого восхождения к качественно более высоким формам организации живой материи здесь не происходит. Качественное совершенствование не может быть простым следствием приспособительных процессов, и подлинное развитие живой материи возможно только там, где темпы и интенсивность формообразования живой ткани начинают опережать темпы и интенсивность изменения ключевых факторов среды.
Словом, там, где темпы изменения сложившихся или формирования каких-то новых структур деятельности сравнительно невысоки, скорость и интенсивность накопления мутаций практически всецело определяется чисто внешними природными причинами. Но там, где они начинают опережать скорость изменения окружающей природы, именно динамика этотипа становится главенствующим фактором развития, и накопление мутаций по большей части начинает подчиняться именно ей.
Известно, что функция и обеспечивающий ее выполнение орган - это две стороны какой-то одной и той же медали, поэтому изменение старой или становление любой новой функции немыслимо без определенных структурных изменений, без формирования новых или совершенствования уже существующих органов живого тела. Отсюда обретение биологическим видом способности к принципиально новым формам практики означает также и большую предрасположенность его генотипа именно к тем мутационным изменениям, которые обеспечивают быстрое приспособление его анатомической и психофизиологической определенности к динамике этотипа. Иначе говоря, развитие генотипа становится производным не только от мутагенного воздействия случайных факторов окружающей среды, но и от изменения этотипической определенности вида.
Поэтому там, где усложнение и расширение общего спектра взаимодействия со средой преодолевает какие-то критические пределы, именно ее универсализация становится основным, определяющим развитие биологического вида фактором; и если на иерархически низших ступенях биологической систематики эволюционный процесс еще и может рассматриваться как стихийный и ненаправленный, то с восхождением к вершинным формам организации генеральное движение живой материи начинает входить в какое-то определенное русло, едва ли не принудительно выводящую ее к обогащенным сознанием формам бытия.
Но именно у человека интенсивность изменения и совершенствования форм практической деятельности достигает своего максимума...
Таким образом, можно заключить, что по мере совершенствования организации живой материи роль этотипа постепенно должна меняться; со временем именно его изменение должно становиться одним из факторов, определяющих направление и темпы развития вида, и допустимо предположить, что с становлением человека именно этот фактор становится главенствующим.
11
Итак, любое биологическое тело способно отображать все (ключевые для него) факторы окружающей среды в формах его собственной деятельности. Решительно ничто из окружающего мира не существует для него как нечто автономное, как внешнее и независящее от него начало. Повторимся, способ отображения внешней действительности можно с исчерпывающей строгостью описать в духе берклианского взгляда на мир: картина действительности абсолютно солипсична, разница состоит только в том, что опыт субъекта не может быть низведен до простого чувственного восприятия, но является формой практического взаимодействия с миром.