Культура, Истоки вражды
Шрифт:
а1,а2,а3.., b1,b2,b3.., c1,c2,c3.., d1,d2,d3...
Но даже если допустить, что все базовые микроэлементы движения, из которых в конечном счете складывается интегральное поведение индивидов, в начале одинаковы у всех, то любые последующие их модификации все равно будут отличаться друг от друга. Поэтому в условно-символической форме, которая уже была использована ранее, сумму индивидуальных отличий можно было бы выразить как полную совокупность именно этих накапливаемых "мутаций":
а11,а21,а31.., b11,b21,b31.., c11,c21,c31.., d11,d21,d31...
а12,а22,а32.., b12,b22,b32.., c12,c22,c32.., d12,d22,d32...
а13,а23,а33.., b13,b23,b33.., c13,c23,c33.., d13,d23,d33...
Мы уже могли убедиться в том, что индивидуальностью обладает не только организм в целом, - неизгладимая ее печать ложится
Словом, здесь действует взаимная двусторонняя детерминация, когда индивидуальные особенности исходных элементов формируют уникальность целого, в свою очередь развитие последнего влечет за собой изменение всех слагающих его частей. Поэтому никакого тождества исходных элементов (a, b, c, d...) ни самим себе, ни - тем более - аналогичным началам других тел нет и не может быть; уникальность пронизывает без исключения все уровни строения живой ткани.
Впрочем, жизнедеятельность клетки вписана не только в структуру единого движения организма, но и в ритмику дыхания прежде всего того микрорегиона, в котором он обитает. Поэтому и ее собственная активность, и движение тех биологических тканей, куда она входит составным элементом, должны нести на себе также и ее печать. А это значит, что внешне сходные формы тех поведенческих актов, которые могут наблюдаться в разных местах у разных индивидов, в действительности способны складываться из совершенно различных структурных микроэлементов. Поэтому "техника" выполнения ими, казалось бы, одного и того же движения может быть совершенно различной, ибо она несет на себе отпечаток той природной среды, в которой проходило их формирование и обучение.
Но дело не сводится к одним только мутациям исходных микроэлементов любого сложносоставного движения. Различным может быть и тот самый способ сложения, благодаря которому они объединяются в некий более развитый и высокий по своему назначению алгоритм. Так выполняющие одну и ту же функцию инженерные сооружения могут собираться из одних и тех же строительных элементов, но при этом иметь совершенно различную архитектуру. Ни в одном европейском городе, вероятно, не найдется и двух одинаковых мостов даже там, где их функциональное назначение и даже технические характеристики решительно ничем не отличаются.
Возможность выполнения одного и того же целевого движения разными способами распределения напряжений разных групп мышц хорошо известна спортивным тренерам и специалистам, обучающим работников выполнению каких-то сложных трудовых операций. Известно и то, что формирование оптимальной и, казалось бы, требующей значительно меньших энергетических затрат техники чаще всего требует преодоления весьма серьезного сопротивления едва ли не всего организма. Формирование специальных приемов выполнения ключевых действий требует долгого времени и проходит зачастую мучительно и для тренера, и для его питомца. А это значит, что изменение сложившихся стереотипов движения всегда равносильно перестройке самых фундаментальных основ организации его жизнедеятельности.
Итак, полная архитектура любого поведенческого акта образуется из сравнительно устойчивых микроэлементов движения, в конечном счете формируемых неделимыми далее атомами биологической ткани, и стереотипных форм объединения их ритмики в единый алгоритм сложно организованных целевых действий. Поэтому в любом организме может складываться своя сравнительно стабильная конфигурация сочетаний и этих микроэлементов, и способов их связи в составе сложносоставных действий. А значит, должна формироваться и соответствующая этой именно конфигурации устойчивая топография всех внутренних информационных потоков, которые постоянно пронизывают биологическую ткань. По-видимому, именно эту топографию и отражает собой та структура нейронных связей, которая формируется в коре головного мозга.
Понятно, что все это должен наследовать от далеких своих предшественников и человек. Поэтому внутренняя архитектура, наверное, любого поведенческого акта, если, конечно, рассматривать ее именно как пирамидальное образование, фундамент которого теряется где-то на субклеточном уровне, а вершина выплескивается во внешнюю среду, может быть далеко не одной и той же у разных людей. А это значит, что и вся деятельность какого-то одного индивида - даже при внешнем ее подобии какой-то другой - может иметь совершенно несопоставимое с нею внутреннее строение. Поэтому не только генетический код организма, не только обусловленная им анатомическая и психофизиологическая его определенность отличают людей, - нас отличает и глубинное строение этой нисходящей вплоть до внутриклеточного уровня - ритмики движения наших тканей, из которой в конечном счете и складываются все наши поступки.
Отсюда допустимо предположить, что индивидуальные отличия там, где людей разделяют большие пространства, резкие природно-климатические перепады, или этнические границы, должны быть значительно более заметными, чем те, которые складываются в пределах одних и тех же этнических групп, к тому же обитающих в сравнительно компактных регионах. Допустимо предположить, что этнос, разбросанный по большой территории, куда менее сплочен и организован, чем собранный воедино природными и социальными условиями своего бытия. И в истории народов не только та пассинарность этносов, о которой говорил Л.Н.Гумилев, но и эта их сплоченность зачастую играли решающую роль в их взаимоотношениях со своими соседями. Наверное, ничего удивительного в этом и нет: военный строй отличает от неорганизованной вооруженной толпы в первую очередь единая норма реакции на одни и те же посылы. Между тем именно единство реакции на одни и те же знаки и отличает один этнос от другого, поэтому согласованность такой реакции при прочих равных вполне способна дать решающий перевес.
Все это имеет самое непосредственное отношение к организации информационного обмена между нами. Мы видели, что даже не всегда запечатлевающиеся в нашем сознании элементы формообразующей ауры знака способны активизировать какие-то из постоянно пульсирующих на подпороговом уровне движения алгоритмы - и уже тем вызвать у активно воспринимающего ее человека соответствующие именно им представления. Но вот оказывается, что это справедливо только в очень ограниченных сообществах. Во всяком случае поначалу, на первых этапах становления и развития знаковых коммуникационных систем. Здесь уже говорилось (1; 8), что опознание любого предмета - а значит, и включение ориентированной именно на него деятельности - в конечном счете требует накопления какой-то критический массы вступающих в своеобразный резонанс микроэлементов нашей плоти. Никакая деятельность не в состоянии выплеснуться во внешнюю среду там, где не преодолевается соответствующий ей порог возбуждения. Но в сущности то же самое должно происходить и при нашем столкновении со знаком, ведь в конечном счете он всегда представляет собой какое-то материальное начало, а значит, его опознание может обеспечиваться действием тех же самых механизмов. Поэтому там, где условная площадь его распознавания не вполне достаточна, никакая дешифрация таимого им смысла решительно невозможна.
Таким образом, любой знак может опосредовать общение только там, где у субъектов информационного обмена вся сумма отличий внутренней архитектуры деятельности, ориентированной на обозначаемый им предмет, не переходит каких-то критических пределов. Если же эта сумма оказывается чрезмерно большой, количественные отличия обязаны перерастать в качественные и между ними должен вставать непреодолимый понятийный барьер даже там, где используются практически одни и те же знаки.
Кстати сказать, в этом выводе нет ничего удивительного. Больше того, он подтверждается буквально на каждом шагу: ребенок далеко не всегда понимает взрослого, очевидное женщине не всегда открыто мужчине, аксиоматичное для сапожника не доступно портному - и все это там, где используется один и тот же язык.