«Культурная революция» с близкого расстояния. (Записки очевидца)
Шрифт:
В Китае даже самые обычные вещи становились для нас праздничным событием. Раз в неделю, по четвергам, съезжаясь в наше посольство, мы дружно расхватывали советские газеты. Они были не слишком-то свежие, но читать их доставляло большую радость. Старые фильмы, прокручиваемые в клубе посольства, мы смотрели с не меньшим удовольствием, даже если уже видели их прежде в Москве.
Раз в неделю я наведывался к своим спутникам по купе, на самую западную окраину Пекина, в Институт языка. Там учились только иностранцы, и вход туда был свободнее, чем куда-либо еще.
Как-то апрельским вечером я провожал из Института языка своего приятеля Леню. Вынырнув
— Вы советские?..
Мы ответили ему по-китайски, довольные, что наконец хоть кто-то из многочисленного населения китайской столицы решился заговорить с нами. Он назвался Ли. Было уже поздно, и мы условились с Ли встретиться еще раз, чтобы более обстоятельно поговорить обо всем, что интересует нас и его.
Встретились мы ровно через неделю и долго гуляли. Много раз стиранная, выцветшая одежда выдавала бедность нашего нового знакомца. Мы бродили по улицам, не вызывая подозрений — в глазах прохожих он сходил за обычного в Китае сопровождающего при иностранце. Он действительно и был в данном случае сопровождающим, но инструкцией не предусмотренным.
История этого молодого человека дала мне для познания китайской жизни куда больше, чем все виденное со стороны.
Ли два года учился в Народном университете, пока под напором юношеской искренности не проговорился в коридоре о своем недовольстве политическим курсом Мао. Последовало официальное осуждение, отчисление с факультета, кампания по перевоспитанию. Может быть поэтому он заболел ранней гипертонией, и зрение его сильно ухудшилось. Теперь, после больницы, его уделом оставался только физический труд, — он был направлен на перевоспитание, строить кирпичные хлевы и склады. Приходилось колесить через весь город с запада на восток да еще потом ехать на пригородном поезде. Это чересчур утомительно и накладно. Поэтому он жил всю неделю в рабочем общежитии, в окружении людей, принимавших его за опасного государственного преступника, а в субботу поздним вечером приезжал к матери на воскресенье. За месяц тяжелого труда он получал всего 22 юаня. Для наглядности укажу, что для обеспечения сносного по китайским понятиям существования надо было получать не менее 40 юаней. Этот больной интеллигент чувствовал себя на работе изгоем. Он отдыхал только дома, крутя рычажки радиоприемника, слушая на трех языках Москву.
— У нас сейчас в разгаре движение за «четыре чистки» [1] — все политические, конечно, — рассказывал он. — Два раза в неделю собрания после работы. Тянутся они бесконечно, потому что каждый хочет засвидетельствовать свою чистоту. Выступать безопаснее. Но я отмалчиваюсь, выступаю только тогда, когда партийный секретарь обращает на меня внимание. Я устал и одинок… У нас, у китайских интеллигентов, культ личности Мао Цзэ-дуна лежит тяжелым камнем на сердце. Тоскливо и горько…
1
Это движение развернулось в КНР в период открытой полемики с КПСС. Имелось в виду всеобщее «очищение» от политических. идеологических, экономических «грехов» и неугодных кадров.
Он часто повторял эти печальные слова.
— Того, что происходит у нас, прежде и вообразить невозможно было… Культ — вот что давит и губит Китай сегодня. Ради культа забывают и о марксизме, и о ленинизме, и о народе. У честных и думающих людей тяжело на сердце.
Ли говорил о страшной душевной опустошенности. Для души, чтобы не одичать окончательно, он занялся изучением педагогических воззрений Макаренко.
— Макаренко тоже перевоспитывал людей, но он поднимал их! Воров и преступников он готовил к труду, они становились рабочими и инженерами. А у нас? Вы знаете, что такое китайское воспитание? Или перевоспитание? Нет, у нас не поднимают дух человека! Главное — в том, чтобы подавить его, превратить в покорного, бессловесного. У нас не народ поднимают до интеллигенции — о нет! — у нас давят ту интеллигенцию, которая была, загоняют ее вниз.
— Не слишком ли пессимистичны вы? — осторожно спросил я. — Все же в КНР тысячи людей получают образование.
— Их нельзя назвать интеллигенцией. Они не умеют мыслить, — сказал Ли. — Пользы от них мало, но раздавить мыслящих они могут, и сделают это. Если человек стал грамотным, получил какие-то знания, то от этого он еще не становится интеллигентом. Чтобы стать им, нужно еще научиться думать, а это не просто… У нас каждый кончивший школу считается интеллигентом. Но они не умеют и, главное, не хотят думать. Зачем им это? На собрании каждый повторяет одни и те же фразы и дрожит, как бы не оговориться. Ох, как это отупляет! А повторение до одури при изучении сочинений Мао! Мы учим небольшую статью пять, десять раз. Каждое предложение надо повторять и повторять. Так в старину учили конфуцианские каноны сюцаи.
В феодальном Китае, чтобы получить должность императорского чиновника, надо было выдержать экзамен по конфуцианским священным книгам. Сюцаем называли того, кто прошел первый тур экзаменов на должность, но еще не получил ее. Многие так всю жизнь и оставались сюцаями.
— Ну а рабочие? Что думают те, с кем вы работаете?
— Многие из них обмануты и верят. Мао Цзэ-дуну, — сказал Ли. — Для рабочих все осужденные — контрреволюционеры и изменники. Меня они считают полоумным… — Как бы отвечая на мой немой вопрос — «почему же?» — он продолжал:
— Много хорошего было сделано после Освобождения, особенно до пятьдесят седьмого года. В пятьдесят восьмом году уже стало нехорошо, а затем дошло и до несчастья. Но вы ведь знаете, что вину за голод в последующие два года наши руководители возложили на Советский Союз!
— Это неправда, — горячо сказал я. — СССР помогал индустриализации Китая, нередко даже в ущерб себе…
— Я-то знаю, но другие не знают. Я знаю, что это клевета. Но для чего? К чему изолировать Китай? Что кроется за этим? Мне многое непонятно, и когда я задумываюсь, то просто пугаюсь.
Некоторое время мы шли молча. Вдруг он спросил с неподдельным волнением:
Как вы считаете — нападут американские империалисты на Китай?
— Едва ли, — сказал я. — Ведь нынешняя китайская политика им на руку.
— Я тоже так думаю, — сказал он. — Мне просто хотелось посоветоваться, а не с кем. Наши не хотят помогать Вьетнаму совместно с СССР, они хотят использовать победу Вьетнама против СССР. А поскольку вы ему помогаете, это им не удается. Вот почему не будет единых действий. Я верю в искренность того, что говорит радио Москвы, — добавил он. — Здесь у нас готовы опорочить любое предложение, если оно исходит от СССР.