Культурные особенности

Зарубин Александр

Станислав вывернул руль налево, молясь про себя — лишь бы не пробило скат, лишь бы нога хрипящей рядом мамы Кураж не соскочила с педали газа.

Не пробило.

Не соскочила.

Пронесло.

В буквальном смысле — пронесло. По улице на полном ходу мимо горящих домов, дикарей и стреляющих вслед автоматов. До упора, окраины, той, где Эрвин утром этого дня ставил ангар из таркианского пластика. Люди Яго засели рядом, ведя вдоль улицы точный, но частый огонь. Машина пролетела их строй и остановилась, качаясь на рессорах и гремя издырявленным, рваным железом. Яго что-то крикнул, Эви махнула рукой, приподнявшись на миг из укрытия… Движок затих. Стрельба на миг замерла.

Станислав спрыгнул вниз — и услышал мерную, глухую капель. С кабины и бампера вниз срывались, звеня по земле, частые алые капли.

Эви уже запрыгнула внутрь, высаживая одну за другой вывезенных в кузове беженцев. Много, Станислав аж обмер, поняв, кого они везли. Дети. Кто-то ругался, кто-то плакал и надрывно стонал — зацепило.

Стрельба взревела опять. Спереди — от улиц и с боков. Яркие плети трассеров забились, пластая воздух. Все ближе и ближе. Сходились в кольцо.

Яго передернул затвор, сплюнул и крикнул своим — отходим.

Махнул рукой на ангар, тот, что Эрвин поставил утром.

«Говорят, этот пластик пуля не берет. Хорошо бы…. А то бежать, в любом случае некуда», — подумал Станислав, ныряя внутрь, под серый пластиковый свод.

Яго зашел последним, замер на миг, огляделся — все, мол? Эви кивнула ему — да, все. Захлопнулась дверь…

Вовремя…

Командиру штурмовой группы надоело ждать, он пошел на хитрость — пустил на Яго с холма снятый с тормозов грузовик. Старый, туземный, реквизированный в ближайшем дворе. Рычаг на вторую, кирпич на педаль — и машина рванулась вниз, исправно прогрохотав сотню метров. Прежде, чем грянул взрыв.

Плеснуло вверх, заревело яркое пламя. А потом пришла тишина, разорванная коротким щелчком рации на плече командира.

— Восточный сектор чист. Кванто кхорне….

— Благодарю вас, — ответил лично Жан Клод Дювалье с командного пункта, развернутого на холме, у складов зеленой «тари». Рядом переминалась охрана и Эмми Харт. Последняя стояла тихо за спиной. Кося глазами то на пожары вдали, то — аккуратно облизываясь — на ворота склада. Штурмовые группы неплохо сбиты и тренированы, но это их первый нормальный рейд. Жан Клод Дювалье решил возглавить его лично. Верньер щелкнул под пальцами. Переключился канал:

— Южный сектор, не слышу вас. Ответьте, чего копаетесь?

Командир южного сектора ответить не мог. Занят был — его ребята как раз снесли дверь в дом председателя Хуана. Рассыпались, весело круша все подряд — от бедра, длинными очередями. И умерли, смятые и отброшенные назад длинной, раскатистой очередью. Радио в руках Дювалье щелкнуло, донеся бульканье, хрипы и железный четкий так-так. Лязг. Тяжелый, уверенный рев, слишком громкий для компактного «скорпиона».

Троерукий Хуан ушел в председатели из «коммандо» гремящих когтей. Машину он сдал, винтовку обрезал, но пулемет — их коммандный, склепанный в деревенской кузнице пулемет с длинным стволом, диском и коробом воздушного охлаждения — оставил себе. Просто так. Пригодилось.

Рация в руках Дювалье захрипела и ожила. На миг. В динамике — хрипы и треск очередей. Опять. И крик. Хуан ревел, созывая на бой уцелевших:

— С нами бог… Уразумел, собака неверная? С нами бог…

Надтреснутый звон, стук, и хрипы. Потом молчане — рация умерла. Глухо треснула ткань. Черный Абим рванул на груди форменную, парадную куртку. Замер, сорвал с пояса склянку, плеснул на лицо — тонкий порошок рассыпался по лбу и щекам, делая лицо белым, похожим на череп… Прошептал заклинанье под нос — глухо, сверкая белками глаз и натужно шевеля губами. И шагнул вперед — навстречу накатывающемуся снизу на них реву станкового пулемета. Десяток штурмовиков сорвались с места,

поспешили за ним. Темный огонь заплясал на черных, белых и зеркальных лицах. Эмми переминалась, не зная, на что решиться. Дювалье остался сидеть — спокойно, опираясь на трость, лишь дымный ветер трепал полы черного делового костюма.

Председатель шел, методично очищая огнем улицу за улицей. Как привык, в полный рост, сдвинув на лоб мятую кепку. Самопальный ручной пулемет удобно лежал на сгибе механической руки. Его пытались остановить — остатки южной группы штурмовиков зацепились за школу, выметая улицы перед собой шквальным огнем ручных «скорпионов». Здание было новое, бревенчатое, крепкое — издали пули его не брали. Свет в небе мигнул и погас — операторы вернули дронов на базу. Упала тьма. Густая, черная тьма, подсвеченная снизу багровым и рыжим огнем пожаров. Хуан замер на миг, глядя на плывущий дым и густо мерцающие искрами выстрелов окна. Сплюнул, пригнулся, зашел — дворами, под прикрытием черного дыма — с другой стороны. Туда, где к его стыду, пришлось ставить вместо нормальных бревен некондицию. Нашел хорошее место, сменил магазин — пустой диск упал, звякнув жестью по камню — и выдал длинную, патронов на двадцать очередь. Столб огня, ливень остроносых, бронебойных пуль. Балки и здесь были толстые, новые — но пули прошивали их насквозь, разнося в щепу белое, смолистое дерево. Внутри что-то бухнуло, из окон школы — всех разом — плеснуло огнем. Взорвался газовый баллон. Кто-то закричал — страшно, лютым, звериным воем. И затих, заваленный рухнувшей крышей. Искры взлетели вверх. Хуан проворчал, сплюнув в пыль:

— Черт, битый год ее строил.

Повернулся спиной и ушел, забирая влево. От дома кузнеца еще летели крики и редкие выстрелы. Дикари из южных лесов — Дювалье взял их в налет для массовки — крутились там — черные тени на фоне яркого пламени. Пулемет окатил их огнем. Те ответили, но неточно — дым и ночная тьма путали, скрывая дистанцию. Хуан пер на них, стреляя на вспышки. Дым и рыжее пламя плясали, отражаясь на лице черно-рыжей, металлической маской. Пуля зацепила руку — металлическую, впустую чиркнув по стали.

— Демон, — заорал кто-то, заметив, как механически, мерно, ходят туда-сюда на руке сизые, стальные шарниры.

Дикари кинулись бежать. Уарра сорвал голос, разбил в кровь кулаки, пристрелил двоих, но сумел повернуть назад их толпу лишь у околицы.

А Хуан свернул еще раз, чтобы на площади столкнуться с отрядом Абима. Они разминулись поначалу — Абим торопился прямо на юг, потом замер, услышав знакомый рев пулемета сбоку и почти за спиной. Развернулся обратно и побежал, чтобы нос к носу столкнуться с группой Хуана. На площади, среди груды камней, утром бывшей собором святой Фотинии… Там все еще стоял рояль — удивительно, но ни в одной перестрелке его так и не зацепило.

Первый огневой контакт чуть не оказался для Хуана последним — штурмовики появились из дыма внезапно, сходу окатив деревенских потоком огня ручных «скорпионов». Хуан пригнулся, вытрясая камень из сапога — это спасло ему жизнь. Три пули просвистели над головой, порыв ветра сбил с головы старую кепку.

Хуан выпрямился, встал в полный рост, лицо вспыхнуло красным от досады и гнева — и ответил длинной, всесметающей очередью. Штурмовики залегли, огрызаясь огнем автоматов. У них была хорошая позиция — в развалинах, среди груды камней. Древние, седые валуны не взяла бы никакая пуля. Но Абим этого не сообразил — он сейчас мог сообразить лишь одно: его шеф, Жан Клод Дювалье — там, в темноте, на той стороне площади. И страшный, ревущий огнем пулемет — тоже там, а он, Абим, застрял с другой стороны, не там где ему надо.