Культурные особенности
Шрифт:
А ромб — даже хорошо получился, изящно… Мия подтвердит, даром она все щеки им изрисовала?
— Кстати, а где она? — обернулась Ирина. Поглядела вокруг. Пряный ночной лес, тишина, лишь трещит углями костер, да в вышине высвистывает одинокая птица. На три ноты, протяжно и весело. Ирина улыбнулась, погрозила пальцем во тьму. Улыбнулась сама себе, подумала — строго:
«Ишь чего удумали, пернатые. Не собираюсь я гнездо прямо тут, на ясене вить. И вообще, своих птенцов заведи, потом советы давать будешь…»
Заурчал мотор вдалеке. Прошелестели шаги по траве — мягко, вкрадчиво.
— Прости меня. — Почему-то эти слова дались Ирине легко. Даже странно. Просто — Ирина, не знала, просто почувствовала — они были правильными, эти слова. Даже сейчас.
Миа улыбнулась в ответ. Тихой, чуть грустной улыбкой.
— Простите вы меня.
Провела рукой по своей щеке. Тонким пальцем — по линии татуировки. Повторила:
— Простите. Я тогда не поняла, госпожа. Не почувствовала. Просто радовалась, что живая. Но, когда я спрашивала — мне ответила беха, не Эрвин. Жаль, я тогда не поняла. Но…
Палец Мии опять дрогнул, скользнул по скуле, задрожала на ногте капелька звездного света.
— Жаль, но это — ваше. Так правильно.
— А… — начала Ирина и осеклась. Миа продолжила, с той же тихой улыбкой.
— Со мной останется бэха, не жалейте меня, госпожа… И жизнь — длинная, я еще встречу своего… Правда, ему придется набить такой же ромб и вписаться третьим, ниже бехи и Эрвина. Такова жизнь. Зато у него будет справедливая хан-шай…
Непроизносимый щелчок в конце — четок и прям. Уже без уверток и двойных смыслов. Ирина улыбнулась, кивнула — такова жизнь. «Венус» плыл вдалеке, озаряя небеса потоком желтого, теплого света. Ирина махнула ему рукой. Просто так, без издевки и раздражения. Серые коридоры и нумерованные параграфы остались позади. В другой, отрезанной уже жизни. А в новой…
В новой Эрвин заворчал и повернулся на другой бок во сне. Миа улыбнулась, протянула пальцы — к линиям на груди. Замерла, оглянувшись на Ирину. Та улыбнулась, кивнула — можно. Узоры вились по плечам…
— Кстати, они здесь что-то значат?
— Такие — почти ничего. Они быстро сойдут — месяца за три-четыре… А пока не сошли — матери иногда плачут, отцы ругаются и грозят ремнем, а председатель Хуан должен вам теперь по обычаю. Отдельный дом. Точнее — опорный столб, стены вы с Эрвином сплетете сами.
«Сплетете» — Ирина удивилась было, потом вспомнила — дома в этом климате не складывают — плетут из лозы. Птица свистнула в вышине.
«Хорошо, возьму с Хуана ясенем, — свистнула Ирина в ответ. На полном серьезе, — У него в бухгалтерии — бардак, никуда не денется, еще рад будет»… Миа кивнула ей, улыбнулась. Продолжила:
— Как муж и жена. Временно, пока узор не сойдет. Это три — четыре месяца, обычно. Если не сошел за год — молодых ловят всей деревней и наносят уже постоянный.
— Зачем?
— Один раз в куст упасть можно и случайно. Но четыре раза подряд, вместе, в один и тот же… Люди не поймут, скажут,
— Не зажмем.
Ирина улыбнулась… Миа улыбнулась в ответ. Костер догорел. Рассвет вспыхнул — с востока, низко, мазнул по лицам багровым, ярким лучом. Ирина подняла голову. И вдруг обмерла. Звезды закатывались, высокое небо серело у нее на глазах. Из черного, звездного — тусклым и выцветшим. И с востока, низко стелясь на ветру плыли, клубясь, грязно-черные, глухие полосы. Дым. С востока. От Фиделиты. Миа охнула. Ирина — медленно, как во сне, протянула руку.
— Эрвин, вставай. У нас с тобой…
Долетел звук. Тоже с востока, тихий, на пределе слышимости. Глухое винтовочное так-так-так… Сердце на миг обмерло. Черный дым полз, затягивая на глазах небеса. Пальцы схватили Эрвина за плечо, затрясли:
— Милый, вставай. У нас с тобой какая-то короткая вечность…
Беха запуталась в лесных тропах, свернула на повороте не туда. Это спасло их всех — и машину и пассажиров. Поляна в лесу… Эрвин узнал ее — неширокая, корчеванная кое-как полоса. Они проезжали мимо нее — утром, вчера, спеша в неведомую еще Фиделиту. Зелёную, шелестящую листьями и травой — мягкой травой под ногами. Теперь трава была вытоптана а листья кленов — нежные, с серебристой тонкой прожилкой — все черной уже крови. Вековые стволы избиты и посечены пулями, ветки обломаны — все в белой щепе. А ниже…
Ирина ойкнула, зажав рот обеими руками. Мотор бехи взвыл — тяжело, яростным воем не той передачи. Эрвин мигнул — тяжело, надеясь развидеть все это.
Это была группа сборщиц «тари» задержавшихся вчера на работе. Стандартная рабочая группа Фиделиты — двадцать девушек при пяти деревенских мужиках и грузовике. Видимо, взяли врасплох — машину взорвали, людей скосили — лихо, не жалея патронов, парой длинных автоматных очередей. А потом, развлекаясь, прибили тела к древесным стволам — по обеим сторонам тропы, в два ряда, страшной, дикой на глаз инсталляцией. Аккуратно, в равные инервалы. Глухо гудел мотор. Беха ползла по этому ряду — вперед, медленно, на малом ходу. Колеса хлюпали, скользили на мокрой траве. Руки Мии дрожали на руле, дрожь текла с ее рук, отдаваясь глухим гулом движка — яростным, гневным. Мухи вились вокруг мертвых тел. Деловито, толстые, желтые в крапинку. Над тропинкой — чуть выше голов болталась на шесте мятая тряпка. Эрвин пригляделся — и увидел кривые, алые буквы. Плакат.
«Путь к свободе».
Над тропой, среди мертвецов, аккурат между двумя их рядами. Ирина сжала кулаки. Истово, до белых костяшек. Потерянно оглянулась по сторонам:
— Эрвин, это сделали люди?
— Нет, — огрызнулся тот. Оглушительно лязгнула сталь. Пулемет в его руках — как живой. Заскрипел и рванулся со стопоров, разворачиваясь из походного положения в боевое. Резко как кобры Эви — в атаке.
Заложило уши. Волосы опалило огнем. От стволов, на три стороны, змеиной пастью — столбы огня. Барабанной россыпью, капелью по полу под ногой — рыжие, яркие дымящиеся гильзы. Потом пришел рев — оглушительный рев длинной, на пол-цинка очереди. И следом, сразу же — тишина. Хлестнула по ушам не хуже пулеметного рыка.