Культурный фронт Великой Отечественной войны
Шрифт:
…Не было в ту пору в стране Наркомата культуры, как не было и общего союзного уровня Наркомата просвещения, но у каждой советской и автономной республики был свой республиканский Наркомат просвещения. Образование рассматривалось в неразрывной связи и с культурой, и с искусством; потому в сферу забот наркомата входили и образовательные учреждения, и культурно-просветительские – музеи, библиотеки, клубы, избы-читальни, кинотеатры и театры… Вместе получалось – просвещение. А главнокомандующий от просвещения – нарком просвещения Потёмкин, как ни парадоксально звучит его должность в связке с фамилией. Согласитесь, кстати, что, между «Наркоматом просвещения»
Наркомат просвещения Российской Федерации был зачинщиком многих общесоюзных инициатив и нововведений, а в годы войны стал правофланговым благодаря неординарной личности наркома, подававшего пример смелого и творческого подхода к любому делу. И, казалось, не было в ту пору у него мелких дел и забот, каждая мелочь в условиях войны становилась серьёзной проблемой, требующей быстрого и конкретного решения. Например, в непростых условиях войны и повального дефицита требовалось снабдить школы и вузы учебниками, тетрадями, чернилами во многомиллионных исчислениях. Столько же требовалось ручек и перьев к ним и особо дефицитных в тылу и на фронте простых и химических карандашей, изготовлявшихся по принятой технологии из сибирского кедра. Дипломат Потёмкин договорился со смежниками переналадить производство карандашей из других, менее ценных, пород древесины…
Урок не отменяется! В первые недели войны Потёмкин дважды обращается через «Учительскую газету» ко всем заведующим краевыми и областными отделами народного образования и наркомам просвещения АССР, предлагая им совместно с местными комитетами комсомола и советами Осовиахима «организовать в летний период занятия учащихся 7–10 классов по военной подготовке и военно-санитарному делу» [8] .
«Правда» публикует 10 июля 1941 г. обращение наркома просвещения РСФСР к пионерам и школьникам с призывом помочь стране в борьбе с врагом: организовывать пожарные, санитарные и трудовые бригады, взять на себя заботу о семьях фронтовиков, помогать взрослым в ремонте школьных зданий и учебного оборудования.
8
Учительская газета. 1941. 9 июля.
В конце августа нарком Потёмкин издаёт приказ для работников просвещения о подготовке школ к началу учебного года как всегда – 1 сентября, принимая в школы детей из семей всех эвакуированных и беженцев. Приказ принимают к исполнению даже в осаждённых врагом городах, переводя занятия в бомбоубежища, а то и – в каменоломни, в подземелья, освещённые коптилками, как в Одессе или в Севастополе.
В неопубликованных воспоминаниях красноярского журналиста, ветерана войны Александра Ждановича есть трогательный рассказ о работе одной из Одесских школ времён обороны города. Журналист оказался там с коллегой Георгием Ковалёвым: «Школа, к которой мы добрались бросками и перебежками, не имела в окнах ни одного стекла, все двери были сорваны с петель, по бывшим классам бесшабашно носился ветер. Швырял какие-то старые тетрадки, обрывки плакатов и диаграмм.
Занятия проводились в подвале. Здесь всё время горел тускловатый электросвет, пахло сыростью, в углах притаилась серовато-зелёная плесень, но на влажных стенах было всё, как положено: висели расписания уроков, свежий номер
Появилась очень строгая седенькая старушка с непомерно большим звонком и стала ритмично махать им – загремел школьный звонок. Кончилась перемена, начинался третий урок.
Узнав, кто мы, строгая старушка вполне серьёзно отрекомендовалась:
– Вера Митрофановна, директор школы, по совместительству – главная техничка. Могу посоветовать посетить урок словесницы Марии Ивановны. Сейчас у неё в девятом – Чехов, «Вишнёвый сад».
Спустя несколько минут мы с Ковалёвым уже сидели на одной парте в предпоследнем ряду. Учеников в девятом было негусто – одиннадцать мальчиков и девочек. У столика – Мария Ивановна. Очень быстро мы с Ковалёвым убедились, что Мария Ивановна, несмотря на свой слишком обычный вид, принадлежит к тем людям, которых нельзя не слушать, когда они читают или говорят, на них нельзя не смотреть, им нельзя не верить. И это происходит не потому, что они обладают какими-то исключительными ораторскими способностями, а потому что их мысли беспредельно честны, они беспредельно убеждены в высокой правде произносимых ими слов.
И я, и Ковалёв, и все одиннадцать девятиклассников не отрывая глаз от просветлённого лица Марии Ивановны, слушали трепет и мудрость, горечь и силу чеховского «Вишнёвого сада».
Где-то совсем близко, наверное, на соседней улице падали тяжёлые бомбы. Даже по толстым подвальным стенам школы пробегала неприятная, лихорадочная дрожь. С потолка на открытые тетради с тихим шорохом сыпалась не то глина, не то штукатурка. Мальчики и девочки, не открывая глаз от учительницы, очень привычно, почти машинально смахивали эту штукатурку. Урок продолжался.
И вдруг приподнялось одеяло, заменявшее тут дверь, и Вера Митрофановна почему-то слишком робко сказала:
Прошу Вас, Мария Ивановна, и военных корреспондентов выйти на несколько минут.
Мы вышли втроём.
– Мария Ивановна, крепитесь, – почти шёпотом произнесла директор, – я знаю, вы мужественная женщина… Сейчас прибежала Петровна и сказала, что бомбили Вашу улицу… И понимаете… прямое попадание в Ваш домик. В общем, вроде, всё уничтожено. Скажите, там кто-нибудь был?
– Книги… Фотографии… И моя юность, – медленно ответила Мария Ивановна, смотря куда-то мимо нас, а потом с чуть заметной тревогой спросила:
– А садик?
– Всё горит, – глухо ответила Вера Митрофановна, и тут же добавила, – я сейчас скажу детям, что урок отменяется.
– Урок не отменяется, – очень тихо, но решительно, сделав ударение на «не», проговорила учительница и вместе с нами вошла в класс.
– Итак, мы закончили тему, – сказала она подчёркнуто буднично, – к сожалению, в нашей программе нет ещё одной прекрасной пьесы Чехова – «Три сестры». Но, помните, я рекомендовала вам почитать. Кто это сделал?
Поднялись одиннадцать рук.
– Хорошо. А кто сейчас может прочитать тот монолог или ту сцену, которая на него произвела особенное впечатление?
Снова взметнулось одиннадцать рук.
– Отлично. Саша Шинкаренко, мы слушаем тебя.
Угловатый паренёк в очках встал и убеждённо заявил:
– Больше всего мне понравился образ Ирины. А прочитаю я только вот эти слова. В них для меня главное, – и, открыв книгу, он прочитал: «Придёт время, все узнают зачем всё это, для чего эти страдания, никаких не будет тайн, а пока надо жить… Надо работать, только работать…»