Культурология

Розин Вадим Маркович

Именно эта категория евреев, как мы видим, весьма малочисленная, склонна решать вопрос национальной идентификации в форме национально-культурной автономии.

Вторая ориентация российских евреев — на еврейство как таковое (еврейский менталитет, мироощущение, принадлежность к еврейской истории, культуре, мировой еврейской диаспоре). Назовем эту ориентацию персоналистической и «рациональной», поскольку она связана прежде всего с сознательной работой индивида, осознающего себя как еврея. Подобная идентификация подключает его к источникам энергии и значениям, превосходящим индивидуальные, выявляет персонажи и образцы поведения, на которые человек начинает ориентироваться (Христос, Эйнштейн, Томас Манн и т.д.), «присоединяет» к еврейскому сообществу, «помещает» в определенное пространство еврейской

истории и культуры («По сути, оказывается, — замечает Штайнзальц, — что история еврейского народа есть, фактически, его единственная общая родина» [176. С. 39]). При этом важна не только интеллектуальная работа, но не меньше, если не больше — образ жизни. В данном случае мы имеем в виду образ жизни и мысли, несколько напоминающие своеобразную специализацию человека в еврействе, подобно тому как специалист в каком-то деле (например, ученый или художник) специализируется в соответствующих занятиях, размышлениях, творчестве.

Как правило, рациональная (персоналистическая) идентификация российских евреев вполне органично уживается с их идентификацией как россиян (с принадлежностью к русской культуре). Здесь своя большая традиция, обусловленная тем, что российские евреи родились и живут в России, что владение русским языком предопределяет их сознание и мироощущение, наконец, нельзя не учитывать их активную роль (правда, по-разному оцениваемую) в российской жизни и судьбе.

В интервью «Еврейской газете» за июнь 1994 г. писатель Александр Гельман сказал: «Я думаю по-русски, чувствую по-русски, но в самом складе, ритме, интонации мышления наверняка сказывается еврейское начало, еврейское восприятие действительности» [147. С. 54]. А вот что там же по поводу Левитана заметил другой писатель Григорий Горин: «Исаак Левитан был великим русским художником! И сам о себе так и говорил... Когда ему говорили: но ты же еврей! Он говорил: да, я еврей. И что! И ничего. Умные люди соглашались, что он — великий русский художник и еврей!» [147. С. 54]. Наконец, ответ в этом номере газеты Аркадия Ставицкого: «... "Русскоязычные" всегда жили языком, мыслями и болями России и такими уж наверняка останутся до самой смерти. За себя, по крайней мере, ручаюсь» [147. С. 55].

Таким образом, русский еврей — это, по меткому выражению методолога М.В. Раца, «кентавр», т.е. и русский и еврей. Русский (россиянин) — исходно по рождению, владению языком, участию в российской жизни, еврей — в силу национальной или традиционной идентификации (понятно, что «кентаврами» являются и другие националы, живущие в России — ханты, манси, татары, удмурты и т.д.). В этом отношении, когда некоторые дети Московской еврейской школы говорят, что их родина — не Россия, а Израиль и что все евреи должны вернуться на свою историческую родину, они демонстрируют хотя и встречающееся, но явно неадекватное с точки зрения социального смысла и образования понимание своей родины.

Подумаем, какие цели, с точки зрения выпускника, если доводить до конца замысел, имела при своем создании Московская еврейская школа. Подготовить образованного и, если можно, верующего еврея для Израиля или США. Подобные цели, мягко говоря, несовместимы ни с государственным назначением общественных школ, ни со сложными проблемами, с которыми придется столкнуться выпускникам.

На наш взгляд, национальная школа в России должна готовить, во-первых, образованного россиянина, во-вторых, образованного национала (татарина, еврея, манси, грека, цыгана и т.д.). Готовить образованного молодого «кентавра». К образованному человеку (и обычному, и «кентавру») современная жизнь предъявляет сложные требования, можно указать следующие четыре их группы.

• Общецивилизационные требования: экологическая и аксиологическая подготовка, ориентация на посильное участие в работе по «спасению человечества», умение справляться с проблемами и кризисами, которыми так богато наше время, умение жить не только настоящим, но и прошлым и будущим (учитывать реалии будущего, вести диалог в историческом времени).

• Коммуникационные требования: знание одного, двух иностранных языков, культурологическая подготовка (представление о других культурах, умение общаться с их представителями и т.д.), основы культуры общения и мышления, психотехническая культура, т.е. способности понимания и рефлексии, работа с самим собой.

• Профессиональные предпосылки: в области естественных и гуманитарных наук, техники, проектирования, искусства, ремесленной и производственной деятельности, ведения домашнего хозяйства и проч. Готовность участвовать в конкуренции профессий.

• Специфические российские требования: погружение в историю и культуру России, знание современной ситуации и российских проблем, готовность участвовать в их решении и т.п.

О слабом осознании этих требований учениками еврейской национальной школы свидетельствует, в частности, следующее замечание X . Ротман: «Никак не обрисовалось и социальное лицо идеального выпускника. Каков должен быть характер его взаимоотношений с другими членами общины, с товарищами — евреями и неевреями? Впечатление, что вчерашнему школьнику предстоит жить вне общества, подкрепляется нашим полным неведением относительно его отношения к необходимости зарабатывать хлеб насущный. Какой взгляд на достижение материального благосостояния или профессионального успеха должна воспитывать еврейская школа? Это отнюдь не праздный вопрос, ведь от ориентации на те или иные ценности зависит образ жизни и, в итоге, духовный облик будущих поколений. Что важнее для учителя — личный успех ученика или его незыблемая национальная принадлежность?» [146].

К «кентавру» кроме указанных предъявляются требования, определяемые как раз его национальной принадлежностью или идентификацией: знание и владение национальным языком, знание национальной истории и культуры, та или иная степень погруженности (вовлеченности) в национальную жизнь. Например, российский еврей, вероятно, должен свободно владеть ивритом или идишем, знать историю евреев (мировую и российскую) и особенности еврейской культуры (религию, обычаи, праздники, психологию и менталитет, общественные институты, сообщества и движения и т.п.), посильно участвовать в общественной еврейской жизни (например, москвич — в жизни московской еврейской общины).

Особо хочется подчеркнуть, что религиозное воспитание не может быть целью национальной государственной школы (что не отрицает создание религиозных национальных школ в рамках национально-культурной автономии или самого культа). В этом плане, например, то, что дети в Московской национальной еврейской школе не учатся по субботам или путают кабинет традиций с синагогой, свидетельствует о неправильной ориентации школы. Учитывая, что в рамках школы детей вообще невозможно серьезно подключить к религии, можно понять религиозное еврейское воспитание в этой школе как своеобразную социальную игру, в которую дружно играют дети и педагоги, что и подтверждают наблюдения. Это же противоречие мы видим в статье Ротман. С одной стороны, она пишет, что часто соблюдение в школах религиозных «заповедей как самими верующими, так и принципиальными противниками религии воспринимается в идеологической плоскости», и что «к этому печальному недоразумению не хотелось бы приобщать учеников, оставив исполнение заповедей на усмотрение совести их и их родителей» [146]. С другой же стороны, говорит о том, что от формального преподавания религии «следует перейти на воспитание подлинного религиозного чувства и, лишь основываясь на нем, вводить элементы религиозного самовыражения» [146].

Если в обычной и национальной школах изучение российской истории и культуры или русского языка и литературы происходит в контексте родной культуры, то для «кентавра» ситуация другая. История евреев, их верования, да и язык воспринимаются учащимися как иностранные, почти мертвые. И иврит или Тора для российских евреев никак не соотносится с реальностью российской жизни. Другими словами, изучение национального языка, истории и культуры — непростая проблема, требующая воссоздания контекста и среды, вне которых все эти дисциплины не усваиваются или усваиваются формально.

В настоящее время в решении этой проблемы (т.е. преподавание дисциплин национального цикла) намечаются следующие два дополнительных подхода.

Первый — создание образовательных контекстов и перемещение акцентов с преимущественного усвоения знаний и навыков на усвоение этих контекстов и внутри них соответствующих способов, способностей, навыков. «При всем уважении к знанию, — пишет Ротман, — важнейшим элементом педагогического идеала все же является не оно само, а способность ученика руководствоваться духовными и нравственными ценностями, воспринятыми из источника еврейской культуры, делать на их основе нравственный и интеллектуальный выбор» [146].