Кумир
Шрифт:
— Мистер Уикофф,— Кимберли стряхнул пыль со штанины,— к вашему сведению, у нас тут многие до сих пор придерживаются мнения, что браки заключаются на небесах. Муж и жена — единая плоть. Так что кое-кому может и не понравиться, что вы тут расхаживаете, задаете свои вопросы — ну, например, насчет Харриет. Я бы не советовал вам ворошить прошлое. Надеюсь, вы меня понимаете?
— Позвольте ответить откровенностью на откровенность, мистер Кимберли,— начал Уикофф, не скрывая угрозы.— У меня билет в Кливленд, я утром вылетаю. Мне не хотелось бы без нужды тревожить вашу дочь. Не хотелось бы, чтобы столичная пресса стала мусолить слухи, почему, выйдя за Терри Фэллона, она прямиком направилась в дурдом. Но вы, похоже, просто не оставляете
Кимберли посмотрел на него, улыбнулся. Лицо у него было обветренное, глаза смотрели жестко, даже жестоко.
— Мистер Уикофф, я всего лишь простой фермер, а не столичная штучка, как вы. Но тем не менее я бы все же дал вам дружеский совет: не суйте свой член в чужую задницу. Слышите? Желаю всего наилучшего.
Уикофф вылил на землю остатки холодного чая, поставил стакан на заборный столб и зашагал к машине.
12.45.
Ресторан назывался "Белый дом". Здесь собирался официальный Вашингтон, чтобы показать себя. И когда репортер, бывший коллега Салли, зазвал ее сюда на ланч, было ясно, что ему не просто хочется с ней потрепаться. Метрдотель провел их в кабинку, но, прежде чем сесть, Салли обратилась к бородачу с мягкими серыми глазами, который пригласил ее сюда:
— Значит, платишь ты, так?
— Так,— утвердительно кивнул Томми Картер, заведующий вашингтонским бюро своей телекомпании.
— Нью-Йорк готов раскошелиться?
— Угу.
— И через месяц никто не позвонит мне и не скажет: "Хелло, Салли, тут из ресторана поступил счет, с вас причитается…"
— Исключено,— засмеялся Картер.— Может, все-таки присядешь, а?
Салли наконец села.
— Господи, да я тебя тысячу лет не видел! А ты в порядке…
— Вранье.
— Ладно, беру свои слова обратно.
— Кончай треп.
Склонившись над ее плечом, метрдотель по-французски осведомился:
— Мадмуазель желает аперитив?
— Да,— тоже по-французски ответила Салли,— "Кир Ройаль", пожалуйста.
Поблагодарив, метрдотель удалился.
— Тебя, похоже, ждут большие перемены. Рад за тебя. Да, как вспомнишь нашу Закатеколуку…
— Ты, по-моему, единственный из "гринго", кто в состоянии произнести это название, не сломав язык.
— Там ты была счастлива.
— Но там я потерпела крах. Впрочем, как и все мы…
Официант поставил на столик ее напиток. Картер постучал по своей пустой рюмке.
— Una mas! [69]
— Pardon? [70]
— Un autre [71] .
— Oui, monsieur [72] .
— Сноб! — презрительно бросил Картер ему вслед.— Итак, Салли Крэйн, в Вашингтоне мы пошли в гору? По такому поводу требуется выпить.
69
Еще одну! ( исп.).
70
Простите? ( франц.).
71
Еще одну ( франц.).
72
Хорошо, месье ( франц.).
Они чокнулись.
— Скажи, а твой Фэллон, он что, настоящий парень?
— Настоящий! Честный! Порядочный! Словом, хороший человек с хорошими идеями. Вот и вся его
— Здорово его поцарапало?
— Да, изрядно.
— Но голова-то не задета?
— Нет. Осталась только дырища вот тут.— И она показала на свой правый бок.
— Знаешь, меня поразило…— Картер устроился поудобнее.— Как это он смог выступать после всего, что произошло. В него всадили пулю, столько крови потерял, без сознания… И при этом умудрился сказать то, что нужно было сказать толпе в такой момент. Поразительно!
— Что ж, на то он и поразительный человек.
— Угу. Послушай, а ты еще заплетаешь косы?
— Косы?
— Угу. Когда-то ты носила косы, помнишь? Две косы, резиночки, бантики… Однажды ты принимала роды у одной местной, а я смотрел на тебя и думал: "Черт, вот еще немного наклонится и перепачкает свои косы в крови".
Откинувшись назад, Салли скрестила на груди руки:
— Эй, Томми, это что — "Я помню мамочку свою" [73] , да?
73
Название сентиментальной песни.
— Так, воспоминания нахлынули.
— Перестань валять дурака, Томми! Мы слишком давно с тобой знакомы. Давай-ка ближе к делу. Чего тебе надо?
Он сперва вздохнул, потом рассмеялся.
— О'кэй, о'кэй. Ходят слухи, что Фэллон у Эн-Би-Си в кармане. И ни к чьему чужому микрофону ни за что не подойдет. Мои ребята в нью-йоркской конторе решили сделать тебе одно предложение.
— Через тебя? Думают, значит, что тебе я не сумею отказать?
Он пожал плечами:
— Было время, когда ты действительно не могла сказать мне "нет". И я его еще помню.
— Да, было.— Салли принялась разглядывать маленькие пузырьки, скопившиеся на дне рюмки.— Только давным-давно, в далекой-предалекой галактике…
Оба замолчали. Она почувствовала, что, пусть и невольно, причинила ему боль. Когда-то, когда они стали любовниками, она была совсем еще юной, к тому же девственницей. А он… он был уже не мальчиком тогда — впрочем, еще и не мужчиной.
В те времена зона Панамского канала была главной базой подготовки добровольцев из Корпуса мира. Она приехала туда из Мемфиса, он из Андовера. Она блондинка с косичками, девочка из церковного хора, сестра милосердия. Он бородатый, в заношенных джинсах, с неизменной гитарой и дипломом престижного колледжа Амхерст, будущий политолог. Они сразу же воспылали друг к другу страстной… ненавистью. И если все же очутились вместе, то виноват в этом был разве что идиотский компьютер в штаб-квартире Корпуса мира: машина пришла к заключению, что их дипломы исключительно удачно дополняют друг друга. По ее электронной команде обоим суждено было отправиться в Лагримас-де-Кристо, грязную деревушку, затерянную где-то на границе Гондураса и Сальвадора, где среди холмов брала свое начало Рио-Нуа. Старенький, розового цвета, автобус провез их мимо визгливой детворы и восседавших на корточках мужчин до самой Эсперансы. Оттуда автофургоном добрались до Сан-Маркоса; здесь пересели на грузовик, шедший до Корокина — за этим городком не было уже ничего, кроме джунглей.
Воспоминание о том, как она впервые в своей жизни вступила в джунгли, следуя за босоногим пареньком, прокладывавшим путь с помощью мачете, до сих пор наполняло ее сердце ужасом. Один шаг в сторону — и, казалось, джунгли сомкнутся над головой, навсегда отрезав Салли от узенькой полоски дороги, этой единственной приметы цивилизации в безбрежном зеленом море. Мир, который она до той поры знала, и впрямь, как на тоненькой ниточке, висел теперь на затерянной и временами почти невидимой полоске дороги. И когда лезвия пальмовых листьев смыкались за ее спиной, обрезая эту пуповину, Салли оказывалась один на один с вечными, как сама земля, джунглями…