Кумир
Шрифт:
— Нет.
— Тогда сократи остающийся срок. Срежь год. Какая, в сущности, разница?
— Нет.
— Черт возьми! Нам надо надеть на Фэллона ошейник. А то этот сукин сын может устроить на съезде такое…
— Лу, ты знал, что ЦРУ хочет заразить Мартинеса?
— Кто это тебе сказал? — холодно спросил Бендер, сверля президента взглядом своих горящих глаз.
— Отвечай на мой вопрос.
— Конечно, я отвечу.— Лу наклонился совсем близко к Сэму Бейкеру и перешел на шепот:— А какая, скажи, разница… если тебя не выдвинут в президенты?
Бейкер склонил голову и, закрыв глаза, начал потирать переносицу.
—
— Все сейчас висит на тоненькой ниточке, Сэм,— произнес Бендер задумчиво и, не повышая голоса, спросил: — Неужели ты хочешь войти в историю как человек, потерявший для Запада всю Латинскую Америку?
— Нет,— ответил президент у него за спиной.— Но я не хочу также, чтобы меня помнили как человека, поправшего Конституцию.
Бендер обернулся и в упор посмотрел на президента.
— Прекрати, Лу. Сейчас же. Оставь Фэллона в покое.
Бендер сунул руки в карманы брюк и начал внимательно разглядывать свои начищенные до блеска ботинки.
— Дело хозяйское,— буркнул он.
13.35.
Все утро Росс думал о Салли Крэйн. Растянувшись в шезлонге у себя на террасе в своих синих плавках, он неотрывно следил за занавеской, прикрывавшей стеклянную раздвижную дверь из ее комнаты, и ждал, пока Салли наконец соизволит появиться. Но за все утро занавеска так ни разу и не шевельнулась, оставалась плотно задернутой.
Да, по его вине она влипла в историю. Это уж как пить дать. Она соучастница преступления. Дойди дело до суда, Салли получит, правда, всего лет пять условно, согласившись выступить в качестве свидетеля обвинения. Но все равно ее политическая карьера закончится. Да и вернуться к серьезной журналистике тоже станет невозможно.
Учитывая, что они с Манкузо официально занимаются расследованием дела Мартинеса, едва ли им грозит тюрьма. Манкузо, правда, скорей всего, лишится своей пенсии, а ему, Россу, придется искать себе другую работу. Интересно, думал он, лежа на террасе, разрешат ему частную юридическую практику или нет? Только теперь ему пришло в голову: если запретят, то ему, в сущности, придется начинать с нуля.
Впрочем, до такой возможности еще очень далеко. И вряд ли имеет смысл предаваться сейчас мрачным мыслям. Ясно одно: всем им надлежит хранить полное молчание. Салли, Манкузо и ему. Если один из них расколется и отдаст остальных на заклание, то он, может, и сумеет избежать уголовного наказания. Но не скандальной известности.
В общем-то у него самого были наилучшие шансы на выживание. Ему всего двадцать семь, это его первое оперативное задание, так что отсутствие опыта может служить смягчающим вину обстоятельством. К тому же обыск в номере предложил ведь не он. Скорей всего, он отделается служебным выговором и отстранением от работы на три месяца без сохранения содержания, если сам явится с повинной. Возможно, это следует сделать не ему, а Манкузо. И не потому, что у того в Бюро так уж много друзей, которые постараются замять дело. Просто, если первым во всем признается Росс, он-то знает, какими глазами станут смотреть на него остальные сотрудники. Он будет парией, отверженным. С ним в паре не согласится больше работать никто. Никто не захочет даже разговаривать с ним. Да, он сохранит свою должность, но с мыслью о карьере придется распроститься
К тому времени, когда Салли сама постучала в дверь его номера, Росс, похоже, задремал. Решив, что это горничная, он приподнялся на локте и крикнул:
— А вы не заглянете через полчасика?
— Дэйв?
— Салли?
Он рывком вскочил с шезлонга, подбежал к двери и распахнул ее.
— Извините,— пробормотал он в смущении.
Волосы у нее уложены в пучок, грудь стянута золотистым лифчиком купальника, который выразительно обрисовывал ее формы. Шорты цвета хаки довершали ее пляжный костюм. Она выглядела юной, словно девочка, и вся так и сияла.
— Господи, вы только поглядите на него!
Росс, однако, во все глаза глядел не на себя, а на Салли и ничего не мог понять.
— На меня? А в чем дело?
— Да вы красный как рак! — Салли притронулась к его руке.— Что это вы делали?
— Валялся на солнце.
Он взглянул на свою руку: белые вмятинки от ее пальцев снова обретали темно-розовый цвет загара.
— Наверняка будет болеть ночью. Хорошо бы смазать кремом.
— А как ваше самочувствие? Сегодня получше?
— Да, гораздо.
— Нс бойтесь, все образуется.
— Хочется верить. Но, может, не будем об этом? — попросила она, и в ее глазах отразилась боль.— Пошли лучше прогуляемся. Я совсем очумела.
Росс взял рубашку, надел спортивные туфли и захлопнул дверь, не забыв захватить с собой ключ от номера. Когда они спустились на лифте, он снова приметил в углу фойе мужчину средних лет, на сей раз читавшего, правда, не газету, а книжку карманного формата. Он как бы между прочим проводил их ничего не выражавшим взглядом. Росс с отвращением мотнул головой. Было ясно, что отделение ФБР в Майами ничего не знало о своем провале. Что же удивительного, что в здешних краях кокаин и другие наркотики проникали в страну, как через дырявое сито. Еще бы, если охрану границ несут такие ротозеи!
Они шагнули из дверей отеля прямо в жгучее солнце полдня, пересекли Коллинз-авеню и двинулись вдоль набережной, где на воде залива покачивались на привязи прогулочные катера. Краем глаза Росс заметил, как на стоянке их отеля припарковался серый "форд" с двумя пассажирами.
— Боже, какой день! — воскликнула Салли и, запрокинув голову, набрала в легкие как можно больше воздуха.— До чего же мне надоело торчать у себя в номере.
Она, казалось, испытывает огромное облегчение. И тем неуютнее было у Росса на душе: ведь он с ней не откровенен.
— Послушайте, Салли,— неожиданно сказал он.
— Да?
— Не оборачивайтесь, идите дальше.
— Что случилось?
— Черт подери, мне надоело это от вас скрывать. Я должен вам признаться.
— Но в чем?!
— Спокойно. За нами следят. Нет-нет, не оборачивайтесь.
— Следят? Но кто?
— Слежка началась с того момента, как мы сошли с самолета. Один тип постоянно торчит в фойе. Вчера вечером несколько человек опекали нас в ресторане. Когда мы возвращались в гостиницу, за нами все время ехала машина.