Кунгош — птица бессмертия. Повесть о Муллануре Вахитове
Шрифт:
— Это кто же? — не выдержал Шариф.
— Швецов. Правый эсер, конечно. Грузный, седой, он взобрался на председательское место… Ну, что тут началось… Слева стали топать ногами, кричать: «Долой! Самозванец!» Справа кричат: «Позор! Как вы смеете! Дайте ему говорить!» Швецов схватил колокольчик и отчаянно трезвонил, призывая собрание к порядку. Вдруг вижу — по ступенькам, ведущим к председательскому месту, поднимается Яков Михайлович Свердлов. Спокойно так поднимается, ровным, будничным шагом, словно не беснуется перед ним тысячная толпа. Подходит он к Швецову, спокойно эдак вот, — Галимзян показал, — отодвигает его плечом и… Ох, друзья мои! В жизни своей
— И эсеры замолчали? — спросил Мулланур.
— Ну, не сразу, копечно. Правые скамьи еще бесновались некоторое время, пытались согнать Свердлова с трибуны. Но не тут-то было… Спокойно, размеренно, все тем же громовым своим голосом предложил он Учредительному собранию принять декларацию, которая объявляла Россию Республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, учреждаемой на основе свободного союза свободных наций… Земля отбирается у помещиков и без выкупа передается крестьянам, говорилось в этой декларации. Банки передаются государству. На фабриках и заводах вводится рабочий контроль. Советское правительство разрывает тайные договоры и во что бы то ни стало добивается справедливого демократического мира. «Если Учредительное собрание правильно выражает интересы народа, — закончил свою речь Свердлов, — оно присоединится к этой декларации. Объявляю Учредительное собрание открытым и предлагаю выбрать председателя…»
— Кого же выбрали председателем? — снова не выдержал нетерпеливый Шариф.
— Ну, тут опять шум поднялся. Снова вскочил все тот же Лордкипанидзе и потребовал, чтобы председателем выбрали Виктора Чернова.
— Лидера правых эсеров?
— Ну да… Пошумели-пошумели и стали голосовать. Голосовали шарами. Наконец Яков Михайлович объявил результаты: большинство голосов получил Чернов. «Прошу занять место», — спокойно сказал Свердлов, и вот Чернов взобрался на председательскую кафедру и начал свою речь.
— И что же он говорил?
— Говорил он около трех часов, так что пересказать вам его речь подробно я не берусь. Могу только сказать, что за эти три часа он ни словом не обмолвился о той декларации, которую вынес на обсуждение товарищ Свердлов.
— Интересно! — сказал Мулланур. — О чем же все-таки он тогда говорил?
— Ну обо всем на свете. О своей партии, например. О том, как она свято блюла всегда интересы трудового народа.
— А что же они не вывели страну нз войны? Не отдали крестьянам землю? Даже попытки такой не сделали! — возмутился Шариф.
— Погоди, дай все-таки досказать. Что дальше-то было? — прервал его Мулланур.
— Когда поток черповского красноречия наконец иссяк, — продолжал рассказ Галимзян, — был поставлен вопрос: намерено Учредительное собрание принять Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа или же не намерено?.. Намерено оно принять декреты Советской власти? Декрет о мире? Декрет о земле? Ну а поскольку такого намерения выражено не было, фракция большевиков заявила, что она покидает Учредительное собрание. Потом за большевиками ушли и левые эсеры, а за ними — левая группа фракции мусульман.
— И ты, значит, тоже ушел? — спросил Мулланур.
— Конечно!
— И что было дальше, уже не видел?
— О том, что было дальше, мне рассказал мой товарищ.
— Из правых, что ли? Из тех, кто остался?
— Нет, он не из правых. Просто он не депутат, пришел по гостевому билету, сидел не в зале, а на хорах. Ну и решил доглядеть весь спектакль до конца.
— Ну, ну, и что же он рассказал?
— Опять начались речи. После Чернова слово взял Церетели, после Церетели еще кто-то. Пробило полночь. Час ночи, два часа, три, четыре, а они все говорят, говорят, говорят… Но вот за спиной у Чернова появился матрос. «Караул устал, — сказал он. — Предлагаю всем присутствующим покинуть зал заседаний!» — «Кто вы такой?» — спросил Чернов. «Я, — ответил он, — начальник караула Таврического дворца». Чернов с пафосом произнес: «Учредительное собрание разойдется только в том случае, если будет применена сила. Только через наши трупы!..» Но тут начал медленно гаснуть свет. Сначала погасли боковые лампы, потом стала меркнуть и нейтральная люстра. Зал погрузился в темноту. Во мраке еще некоторое время звучал голос Чернова. «Мы обратимся к цивилизованному миру!» — кричал он. Но всем уже было ясно, что это конец…
— Поделом этим псторическим мертвецам, — подытожил рассказ Галимзяиа Мулланур. — Ну их к черту, забудем про них.
— Вот те на! — усмехнулся Ибрагимов. — Стоило мне так стараться…
— Ты меня неправильно понял, Галимзян. Ты замечательно нам все рассказал. Огромное тебе спасибо! Но сейчас, как я понимаю, это все уже вчерашний день нашей революции… Скажи, что ты теперь делаешь здесь, в Смольном?
— Ищу соратников, — улыбнулся Ибрагимов.
— Ну что ж, считай, что двоих уже нашел, — сказал Мулланур.
— Я в этом не сомневался. Потому и обрадовался, что вы приехали. Вчера вечером группа депутатов-мусульман имела разговор с наркомом по делам национальностей. Наркомнац сказал, что нам надо подумать об организации центрального мусульманского учреждения. Идея эта принадлежит товарищу Ленину…
— Ну, ну? И что ты ответил?
— Сказал, что я целиком за это предложение.
— А остальные?
— То-то и беда, что остальные депутаты-мусульмане меня не поддержали. Мекали, бекали, а потом прямо объявили, что не хотят быть марионетками в руках большевиков.
— Ну конечно, — жестко усмехнулся Мулланур. — Они предпочитают быть марионетками в руках туктаровых.
— Вот-вот!.. Но, как бы то ни было, вчера я остался в полном одиночестве. Сегодня нас, правда, уже трое…
— И что же ты думаешь делать? — спросил Мулланур. — Идея-то хорошая, да как ее осуществить? Вернее, с какого конца нам за это дело взяться?
— Я думаю, прежде всего надо найти человека, которому трудящиеся мусульмане будут верить безоговорочно, безраздельно. Возглавить центральное учреждение, которое сосредоточит в своих руках дела всех трудящихся мусульман, может только тот, кто пользуется настоящим авторитетом…
— Да, такого человека найти будет нелегко, — задумчиво сказал Мулланур.
— Ты думаешь? — лукаво улыбнулся Ибрагимов. — А мы тут, представь, такого человека уже нашли.
— В самом деле? Кого же?
— Тебя.
— Меня?! — Мулланур от волнения соскочил с подоконника.
— Да, Мулланур. Поверь, дорогой, лучше тебя никто с этим не справится. А за тобой без колебания пойдут все трудящиеся мусульмане.
— Верно говоришь, Галнмзян, — поддержал Шариф. — Я тоже считаю, что во главе такого дела должен стоять Мулланур Вахитов.