Кунгош — птица бессмертия. Повесть о Муллануре Вахитове
Шрифт:
— Дело не в вывеске. От точного, правильного названия во многом будет зависеть, поймет ли нас народ, пойдет ли за нами. Оно определит и функции, и основные задачи будущего учреждения.
— Уговорил! Уговорил! — Мулланур поднял руки вверх, показывая, что сдается. — Итак, какие предложения?
— Комитет по мусульманским делам! — с ходу выпалил Шариф.
— Комитет по мусульманским делам, Мусульманский комитет… Тех же щей, да пожиже влей… Нет, не годится. Тут надо что-то другое, более весомое. И чтобы сразу чувствовался советский дух учреждения…
— Может быть, Совет по делам мусульман? — уже не так уверенно предложил Шариф.
— Лучше уж
— Комиссариат по делам мусульман, — словно пробуя название на вкус, медленно произнес Галимзян. — Хорошо! Я бы только добавил: «Центральный».
— Центральный комиссариат по делам мусульман, — сказал Мулланур. — Великолепно! Кстати, «по делам мусульман» и по смыслу лучше, чем «по мусульманским делам».
— Какая разница? — поднял брови Шариф.
— «По мусульманским делам» можно понять так, что это организация, объединяющая сторонников по религиозному признаку, А мы не ставим перед собой такую цель, не правда ли?
— Как сказать, — задумался Шариф. — Ведь люди, для которых мы будем работать, — мусульмане. То есть все, кто исповедует ислам. По этому принципу мы и выделили их из остальной массы народов России. Разве не так?
— Не так, дорогой! Совсем не так! — горячо заговорил Мулланур. — Словом «мусульмане» мы определяем несколько разных этнических групп только потому, что слово это не требует особых пояснений, всем сразу ясно, какие народы конкретно мы имеем в виду. Но из этого вовсе еще не вытекает, что создаваемое нами учреждение собирается блюсти интересы ислама и шариата. Мы, революционеры, решительно отвергаем всякий религиозный дурман…
— При чем тут религиозный дурман? — заволновался Шариф. — Я надеюсь, никому и в голову не придет, будто наш Центральный комиссариат по делам мусульман — религиозная организация. Дело не в этом. Я просто хочу сказать, что мы ни в коем случае не должны кричать на всех углах, что собираемся разоблачать ислам и шариат… Этак ведь мы сразу оттолкнем от себя многих честных людей, сами бросим их в объятия наших злейших врагов.
— Ну, до этого дело не дойдет, — сказал Галимзян. — Одно только имя нашего славного председателя будет надежно защищать от этой беды.
— Что ты хочешь сказать? — не понял Мулланур.
— Ну как же. Разве ты не знаешь, что означает твое имя? «Мулла» — это значит «святой», «священный». А «нур» — луч света. Услыхав, что во главе Комиссариата по делам мусульман [3] стоит человек с таким почтенным именем, толпы правоверных сразу так и кинутся под наши знамена!
Пошутив еще немного на эту тему, друзья разошлись, договорившись встретиться на другой день, чтобы конкретно обсудить план работы комиссариата, четко определив его функции и задачи.
3
В дальнейшем назывался Татаро-Башкирским комиссариатом, Центральным мусульманским комиссариатом.
С утра Мулланур решил пройтись по городу, чтобы хоть немного остудить голову, так и пылавшую от обилия впечатлений.
День был морозный, ясный, солнечный. Здесь, в Питере, — Мулланур знал это по опыту — редко выпадают такие славные деньки.
На улицах было безлюдно. Только у мясной лавки выстроилась озябшая очередь, да десятка два буржуев под надзором красногвардейцев скалывали лед. Работали они плохо: мужчинам мешали длинные меховые шубы, а дамы неуклюже поскальзывались в своих фетровых ботах на высоких каблуках.
Мулланур медленно шел по Литейному, погруженный в свои мысли, как вдруг в глаза ему бросилась фигура старого татарина, сидящего, поджав ноги, прямо на обледеневшем тротуаре. Седые волосы старика беспорядочно падали ему на лоб. Ветхий азям и старая драная шапка, едва прикрывающая голову, вполне могли принадлежать одному из тех нищих, что вечно бродят по улицам, прося подаяния. Но старик ничего ни у кого не просил. Да и не был он похож на нищего. И вместе с тем поза его выражала такую скорбь, такое беспредельное отчаяние, что Мулланур не мог пройти мимо.
— Что с тобой, бабай? — наклонился он к старику.
Услыхав родную речь, старик удивленно поднял голову.
Не сразу Муллануру удалось заставить беднягу поделиться своим горем. Но мало-помалу старик разоткровенничался. История его была проста, даже банальна. Мною лет он служил дворником в богатом доме неподалеку отсюда. Была у него своя каморка, да получал он за свою работу время от времени какую-никакую одежонку. Ну и, конечно, кормили его с хозяйского стола. Так что голодать он не голодал. Однако жалованья никакого не платили, хотя, когда нанимался, уговор был такой, чтоб платить. Разве только изредка, по большим праздникам, хозяин совал ему в руку серебряный рубль. Так он жал много лет, и так ему, видать, и надо было жить дальше. Но вот грех попутал. Услыхал он, что власть вроде как переменилась, что новая власть стоит будто бы за бедняков — таких вот, как он. И решил пойти к хозяину, попросить, чтобы тот дал ему хоть сколько-нибудь деньжонок. Не все, конечно, что он заработал за долгие годы, а хоть малость какую-нибудь. Тем более что азям его старый совсем истрепался, а новой одежды хозяин давно уж ему не справлял. Но стоило только старику заикнуться про жалованье, как хозяин ужасно рассердился. «Совсем обнаглели! — закричал он. — Вот к чему приводит революционная демагогия! Вон! Ни одного дня не потерплю больше тебя в своем доме!» И велел немедленно убираться прочь из каморки. Вот и остался он на старости лет без крова, без еды, без работы. Куда теперь идти? Что делать? Где голову преклонить?
— А ты требовал, чтобы он тебе заплатил? Или просил? — поинтересовался Мулланур, выслушав горестный рассказ старика.
— Какое там «требовал»! Конечно, просил! Кланялся даже! Видно, зря поверил тем, кто говорил, что власть переменилась. Мало-мало ошибся. Маху дал.
— Да, бабай, — сказал Мулланур. — И впрямь ты ошибся. И впрямь маху дал.
При этих словах старик и вовсе понурился. Он было сперва оживился, надеясь, что незнакомец, заговоривший с ним по-татарски, как-то ему поможет. Но вот и этот добрый господин тоже говорит, что он, старый Абдулла, совершил тяжкую, непростительную ошибку. Стало быть, ни на какую помощь и от него рассчитывать не приходится.
— Тебе, бабай, не кланяться надо было, — сказал Мулланур, — и не просить униженно, а требовать свое, заработанное по праву! Понял?
Старик глядел во все глаза, но смысл слов, сказанных Муллануром, как видно, не доходил до него.
— Ну ничего. Не горюй. Сейчас мы это дело уладим. Где он живет, этот твой буржуй?
— Во-он! Недалеко… Вон в том переулке…
— Веди меня к нему.
— Что ты! Что ты! — испуганно замахал рукамп старик.
— Веди, говорю… Ну, смелее!
Сделав несколько шагов, старик вдруг остановился.