Купчиха
Шрифт:
Опять этот прыщ! Мельхиор с удовольствием прищучил бы гадёныша за то, что у Виолы от него одни неприятности. Только непонятно, что он наделал в этот раз? Маг спросил прямо и получил такой же прямой ответ:
— В сущности ничего. Он хотел хорошего. После того, как поправился, решил меня отыскать. Знал, что я из Альтенбурга, и послал туда человека разузнать. А человек вернулся к нему с известием, что я погибла в том самом обозе. Ну, Ули решил во всём разобраться самому, поехал в Альтенбург по дороге в университет… В результате мой отец покончил с собой, мою мачеху сослали в рудники, мои права признали и, если бы я сейчас явилась на родину, то выплатили
— Это плохо? — удивился маг.
— Это ужасно, — вздохнула Виола, — Это делает моё положение настолько двусмысленным, насколько это вообще возможно. А самый кошмар в том, что Гедвига знает и моё прошлое имя, и настоящее, а ещё осведомлена о моём местонахождении. Не знаю откуда. Знал только Ули, но он дал мне клятву, что не расскажет никому. Раз пока жив и здоров, значит, сдержал её. Но есть и другие пути, так что я не сильно удивлена.
Мысль Виолы скакала как блоха, маг никак не мог за ней угнаться. У него аж в глазах зарябило от напряжения и он сказал:
— Стоп. Я уже вообще перестал что-либо понимать. Видишь ли, я не силён в гражданском праве, да и в уголовном тоже полный профан. Знаю только то, что касается магов, да и то не местные правила, а текст валариэтанского договора. Давай по порядку. Чего именно ты боишься? Что злая тётка отнимет у тебя ребёнка? Но как она может это сделать? Насколько я помню, по элидианским законам если дитя рождено вне брака, мать имеет все права.
Виола аж руками всплеснула от такой его непонятливости. Ну как объяснить то, что ей самой вполне очевидно? Она засопела от напряжения, а затем выдала:
— Представь себе, что эта грымза обратилась в суд. Если она представит доказательства, что я не та, за кого себя выдаю, это конец. Если бы я была элидианская гражданка, то меня отправили бы в тюрьму на пять лет вместе с Тео, а у неё были бы все возможности забрать Эдмона. Гина ничего бы не смогла сделать: по закону моему ребёнку она никто.
Ужас. Картина, которую рисовала Виола, получалась совсем безрадостной. А она шла дальше, не останавливаясь:
— Но я на самом деле гражданка Гремона. Так что меня скорее всего выслали бы без права вернуться, мою собственность конфисковали, Тео посадили… Не на пять лет, на три, но это дела не меняет. Эди как сын гремонки и гремонца тоже подлежал бы депортации. На родине меня сажать бы никто не стал. Вернули бы имя и вдовью часть, — она сморщила носик, — жалкие гасты, а дальше… Дальше Гедвига забрала бы Эдмона или, вернее, Эдмунда. Видишь ли, это в Элидиане мать имеет все права. В Гремоне не так. Знатный отец или даже семья знатного отца всегда могут отобрать дитя у матери, родившей вне брака. Считается, что это делается в интересах ребёнка. Богатая и знатная родня даст ему лучшее будущее, чем незамужняя мать, покрывшая себя позором. Что малышу нужна мама, что ему без неё будет плохо в расчёт не принимается. К тому же это здесь я состоятельная купчиха. Там со своей вдовьей частью я окажусь почти что нищей, так что даже вопроса не встанет, что лучше для малыша. В лучшем случае я смогу выторговать право навещать его пару раз в год, да и то вряд ли. Суд может обязать Гедвигу выплачивать мне содержание, но может принять другое решение. В любом случае я теряю всё, но главное — моего сына!
Мельхиор уже было собрался почесать в затылке, но вспомнил, что это неприлично, и не стал. Хотя очень хотелось. Из объяснения Виолы он сумел понять, что брак с ним для неё не выход, а дополнительные сложности. Хотя стоило уточнить.
— Ты хочешь сказать, что замужество со мной тебе ничего не даёт? Если ты будешь замужем и дитя я усыновлю, то по гремонским законам…
Она не дала ему договорить.
— Так как я не та, за кого себя выдаю, то для начала наш брак расторгнут, вернее, аннулируют. Ты можешь жениться только на Виоле Бенье, с Виолой Шапс тебя ничто связывать не будет. А уж за тем, чтобы ты на мне не женился вторично, проследит госпожа Гедвига. Усыновление тоже побоку: это процедура долгая. Так что я благодарю за лестное для меня желание помочь и душевное благородство, но эта жертва была бы напрасной…
Тут Мельхиор взвился. Вскочил, схватил Виолу за плечи и драматическим шёпотом, от которого кровь стыла в жилах, бросил ей в лицо:
— Что ты всё время твердишь о моём великодушии и какой-то жертве? Я вовсе не тот дурацкий персонаж из глупого романа, который будет поступать во вред себе и упиваться своей глупостью, думая, что это и есть высшее проявление благородства души? Да я люблю тебя! Люблю и хочу, чтобы ты стала моей женой! И мне плевать на все прочие обстоятельства! Я для этого и приехал! А вызов твоей драгоценной Гины — это так, повод, но не причина. Причина в том, что я ещё тогда в тебя влюбился и до сих пор не могу забыть.
Она смотрела на него странным взглядом. Так глядят заворожённые на тех, к кому их причаровали: широко раскрытыми глазами без выражения, не отрываясь. Потом вздохнула, сморгнула и взгляд снова стал осмысленным. И встревоженным.
— Вы… ты сказал, что хочешь мне помочь и предложил замужество ради спасения Эди. Но… Ты предложил мне фикцию, а на самом деле имел в виду совсем не то? Я не понимаю.
Мельхиор, проклиная себя за неловкость, попытался исправить ситуацию настолько, насколько представлял себе возможным.
— Я предложил тебе себя в том качестве, какое тебе будет угодно. Мне всё равно, лишь бы ты меня не отвергала полностью, лишь бы позволила быть рядом. Я уже устал быть вдали от тебя. Я подумал… Если ты примешь моё предложение ради того, что оно поможет тебе сохранить сына, я это приму. Но, выходит, тебе это не нужно. В смысле, толку от меня в виде мужа для тебя никакого…
И тут произошло невероятное. Виола внезапно расхохоталась. Мельхиор уже хотел было обидеться: он ей тут душу открывает, а она… Но времени на это Виола ему не дала, схватила за уши и притянула к себе. Близко-близко. Заглянула в глаза и сказала:
— Ты сейчас правду говорил? Вот это всё: что давно меня любишь и не можешь забыть? Вижу, что правду.
Отпустила его уши, зато положила руки ему на плечи и добавила:
— Прости, Мельхиор. Я думала о тебе хуже, чем ты есть на самом деле. Мне казалось, ты ценишь мои полезные качества, но мне в голову не приходило, что в этом есть хоть крупица чувства. А вон оно, оказывается, как было. Если бы знать заранее… Поверь, тебе не стоит со мной связываться, особенно сейчас. Я не знаю как дело повернётся и не хочу втягивать тебя в неприятности. Но если всё обойдётся…
Она вдруг закрыла глаза и добавила чуть слышно:
— Поцелуй меня.
А он, вместо того, чтобы сделать как сказано, вдруг выдал, сам себе удивляясь:
— Мне плевать на неприятности. Я буду им рад, если они сделают нас ближе. А Эди… Если ты примешь меня в свою жизнь, то Эди станет мне сыном так же, как если бы он был плодом нашей страстной любви.
Она открыла глаза, удивляясь этой его речи и горячности, с которой она была произнесена, и тогда Мельхиор её всё-таки поцеловал.