Купец и волшебные врата (сборник)

Чан Тед

— Я не стремлюсь к выгоде. Однако я намерен использовать свои умелые автоматы определенным образом, и для этого мне необходимо сохранить полный контроль над патентом. И я не могу поставить свои планы под угрозу, раздавая имена всем желающим. — Разумеется, он поделился ими с номинаторами, работающими под руководством лорда Филдхарста, однако все они были джентльменами, поклявшимися хранить еще более масштабную тайну. В способности же мистиков хранить секреты он был уверен гораздо меньше.

— Могу вас заверить, что мы будем использовать ваши имена исключительно для медитаций.

— Я верю в

вашу искренность, но, извините, риск слишком велик. Могу лишь напомнить, что срок действия патента ограничен. И, как только он закончится, вы сможете пользоваться моими именами как угодно.

— Но на это уйдут годы!

— Однако поймите: есть и другие люди, чьи интересы должны быть приняты во внимание.

— Я вижу лишь, что коммерческие соображения становятся препятствием для духовного пробуждения. И я ошибался, ожидая чего-либо иного.

— Вы несправедливы, — возразил Стрэттон.

— Справедливость? — Рот с явным усилием сдерживал гнев. — Это вы, так называемые номинаторы, похитили у нас приемы, предназначенные для почитания Господа, и пользуетесь ими, возвеличивая себя. Да вся ваша промышленность позорит методику йезиры. И я на вашем месте помалкивал бы насчет справедливости!

— Но послушайте…

— Спасибо за беседу.

Рот хлопнул дверью. Стрэттон вздохнул.

* * *

Глядя в окуляр микроскопа, Стрэттон вращал колесико манипулятора, пока игла не коснулась яйцеклетки. В момент контакта по ее оболочке прошла волна, напоминающая сокращение ноги моллюска после прикосновения, и сфера превратилась в крошечный зародыш. Роберт отвел иглу от стеклянной пластинки, вынул ее из зажима и заменил на новую. Затем поместил пластинку в теплое нутро инкубатора, закрепил под микроскопом новую пластинку с нетронутой человеческой яйцеклеткой и прильнул к окуляру, чтобы повторить процесс наложения имени.

Недавно номинаторы разработали имя, способное индуцировать форму, неотличимую от человеческого зародыша. Однако эти формы не оживали, оставаясь неподвижными и не реагируя на стимуляцию. После дискуссии все пришли к выводу, что имя недостаточно точно описывает внутренние особенности человеческого существа. И теперь Стрэттон и его коллеги усердно компилировали описания человеческой уникальности, пытаясь выделить из них набор эпитетов — достаточно выразительный, чтобы эту уникальность отразить, и одновременно достаточно компактный, чтобы уложиться вместе с физическими эпитетами в имя длиной в семьдесят две буквы.

Роберт поместил в инкубатор последнюю стеклянную пластинку и сделал последнюю запись в лабораторном журнале. На сегодня у него закончились имена, записанные на кончиках игл, а новые зародыши станут пригодны для проверки на оживление лишь через день. И он решил провести остаток вечера в гостиной наверху.

Войдя в обшитую ореховыми панелями комнату, он обнаружил там Филдхарста и Эшборна. Они сидели в кожаных креслах, курили сигары и потягивали бренди.

— А, Стрэттон, — сказал Эшборн. — Присоединяйтесь.

— Обязательно, — отозвался Стрэттон, направляясь к шкафчику с напитками. Он налил себе бренди из хрустального графина и уселся рядом с коллегами.

— Только что из лаборатории, Стрэттон? — поинтересовался Филдхарст.

Стрэттон кивнул:

— Пару

минут назад я наложил несколько своих новейших имен. Кажется, мои последние пермутации ведут в правильном направлении.

— Вы не одиноки в своем оптимизме — мы с доктором Эшборном только что говорили о том, насколько увеличились наши шансы на успех с тех пор, как вы взялись за это дело. Похоже, нам все-таки удастся получить эоним намного раньше, чем родится последнее поколение. — Филдхарст пыхнул сигарой и откинулся в кресле, положив голову на прикрывающую спинку салфеточку. — И эта катастрофа в конечном итоге вполне может обернуться благом.

— Благом? Каким образом?

— Неужели вы не понимаете? Как только мы возьмем воспроизводство человечества под свой контроль, то получим средство, с помощью которого предотвратим появление у бедняков таких огромных семей, как сейчас.

Слова Филдхарста поразили Стрэттона, но тот постарался скрыть свои чувства.

— Я над этим не задумывался, — осторожно произнес он. Похоже Эшборн тоже слегка удивился:

— Я и не подозревал, граф, что вы намерены проводить подобную политику.

— Прежде я считал преждевременным упоминать об этом. Как говорится, цыплят по осени считают. Вы должны признать, что здесь кроются огромные возможности. Рассматривая вопрос о том, кто может иметь детей, а кто — нет, правительство сумеет сохранить расовый фонд нашей нации.

— А разве ему что-либо угрожает? — удивился Стрэттон.

— Возможно, вы не обратили внимания на то, что низшие классы воспроизводят потомство гораздо чаще аристократии. Хотя простолюдины и не лишены достоинств, им не хватает чувства долга и интеллекта. А подобное скудоумие плодит самое себя: женщина, родившаяся на дне общества, производит на свет дитя, обреченное на повторение ее судьбы. Если же учесть большую плодовитость низших классов, то наша нация рано или поздно превратится в скопище болванов.

— Значит, низшим классам будет отказано в наложении имен?

— Не совсем, и уж точно не вначале — ведь когда станет известна правда о снижающейся фертильности, отказ низшим классам в доступе к наложению имен будет равнозначен приглашению к бунту. И, разумеется, низшие классы должны играть свою роль в нашем обществе — до тех пор, пока их численность держится под контролем. Как мне представляется, такую политику нужно пустить в ход только через несколько лет, когда люди уже привыкнут к наложению имен как к методу оплодотворения. И именно тогда — возможно, одновременно с переписью населения — мы сможем установить предельное число детей, которое будет дозволено иметь каждой конкретной супружеской паре. А далее прирост и состав населения станет регулировать правительство.

— По-вашему, это и есть наиболее подходящее применение такого имени? — усомнился Эшборн. — Ведь наша цель — выживание человечества как вида, а вовсе не спасение элиты.

— Наоборот, суть здесь чисто научная. Наш долг — обеспечить выживание вида, это верно, но также он заключается и в том, что мы должны гарантировать здоровье человечества, поддерживая должный баланс внутри него. Политика тут совершенно ни при чем. Окажись ситуация противоположной, мы стали бы проводить другую линию и увеличивать численность рабочих.