Купериада
Шрифт:
* * *
Изредка нам попадались другие рассредоточенные. "Куда вы идёте?" - "Не знаем, приказано" - "Ну, и как?" - "Других приказов не поступало". Ну, раз не поступало, значит, идём правильно.
Нас обогнал знакомый "Пазик" с забитыми фанерой окнами. Видимо, он уже без нас пару раз врезался в столбы, потому что с его бортов слетело ещё несколько слоев краски и открылся очередной лозунг: "Славься, Марк Антоний!" По-древнеримски. Мы закричали, замахали руками, побежали, но он не остановился. Лёва со злости запел: "В лесу родилась ёлочка" на мотив "Интернационала". Из боковой улицы вышел сержант милиции в генеральском мундире. "Нарушаете, гражданин", - сурово оказал он Лёве и опустил руку в глубокий карман пальто. "Если вынет пистолет, то нам конец", - подумал я. Милиционер достал из кармана "Алису в Стране Чудес", недоумённо повертел в руках и сунул Леве. "Конфисковано, - пояснил он.
– Антисоветская книжка". Потом сержант снова полез в карман и выволок оттуда немецкую овчарку. Недовольно покачав головой, он отправил её обратно и вынул овчарку же, но восточноевропейскую. Поставив её по стойке "смирно", милиционер снова посмотрел на Лёву и увидел
Рядом остановился рейсовый автобус. На его боку было написано: "Кожвендиспансер - кожвендиспансер". "Кольцевой", - подумал я. "Садиться будете?" - спросил водитель. Мы зашли. Автобус закрыл двери и поехал. Сержант остался на остановке. У его ног рычала навытяжку собака. В салоне сидело несколько завсегдатаев диспансера. У них был весёлый и довольный вид. "Процедуры прошли нормально?" - спросил в микрофон водитель. "Отлично!" - хором ответили завсегдатаи. "Люблю я вас, ребята, - сказал водитель.
– Я сам был таким, как вы. А теперь я водитель автобуса", - добавил он и отключился. К окну его кабины был привязан бронированный сейф на колесиках, который, таким образом, ехал параллельно автобусу. "Колхозный рынок", - объявил водитель. В салон вошёл огромный бык с медалью "Победитель соцсоревнования" на широкой груди. Бык немного задержался в дверях, подумал и сел на одно из свободных мест, над которым было написано: "Для взрослых и здоровых". Рядом с ним уселся мужичонка в рваной кепке, грязных сапогах, поношенном ватнике и джинсах "Леви Страусс". Изредка он гладил быка по плечу и нежно называл его Васей. Бык не реагировал. На телогрейке мужичонки токе висела медаль "Победитель соцсоревнования". На пустое сиденье рядом с одним из завсегдатаев присела старушка с несколькими сумками и большой открытой банкой масляной краски. Сумки были туго набиты леденцами. Старушка принялась доставать их один за другим, критически осматривала и подкрашивала малярной кистью, аккуратно стряхивая капли о край банки. "Внучкам везу, - пояснила она Лёве.
– Здесь купила. А краску и кисть в придачу дали, бесплатно. Люди-то какие хорошие. А вы куда едете?" "Марсиан отражать", - сказал Лёва значительно. "Молодцы, сынки, - сказала старушка.
– Хорошее дело затеяли. А жить, сынки, как славно! И всегда хорошо было, и всегда точно так же хорошо будет, вот что я вам скажу". Тут между нами встал широкоплечий парень с магнитофоном, и разговор прекратился. Записанный на магнитную ленту популярный эстрадный баритон спел про то, как он, пройдясь по Ленинграду среди различных архитектурных красот, решил бросить всё это и отправиться в Афганистан, где настоящая жизнь, полетел туда на похоронном вертолёте "Чёрный тюльпан" с миссией дружбы, и неблагодарные местные жители-душманы садили по вертолёту из американских пулемётов, а сам баритон танцевал в это время вальс-бостон. Завсегдатаи, мужичонка, местные грузины, которые заняли переднюю часть салона, и водитель зааплодировали. Сидящая на коленях у одного из грузинов девушка лет четырнадцати, одетая в помаду, пудру, румяна, тушь для ресниц, колготки, туфельки и красную кофточку, достала откуда-то из глубин кофточки фотографию баритона и поцеловала её. Бык замычал. Бабушка за спиной магнитофонного парня всплакнула и снова проговорила: "Хорошо-то как". Парень вырубил звук, громко сказал: "Записывайте свои кассеты только в кооперативе "Нам песня строить и жить помогает". Кооперативные песни в рекламе не нуждаются", - и вышел.
На его место лёг потрёпанный жизнью мужчина с поллитровкой. "Притомился. Пьяный, наверное. Живётся-то у нас как хорошо, а!" - сказала старушка. Мужчина на полу запел "Интернационал". Все встали. Заглянувший было в автобус знакомый милицейский генерал-сержант козырнул и вышел. Автобус резко тронулся с места, и все рухнули на сиденья. Кроме тех, которые стояли в проходе и упали на поющего мужчину. Обиженный мужчина перестал петь и стал говорить о родителях упавших на него граждан. Особенно много он сказал о родителях быка, который как раз перед этим уступил место девушке с ребёнком. Бык встал, извинился, достал из кармана своего спутника - мужичонки в джинсах - ещё одну медаль "Победитель соцсоревнования" и приколол её к пиджаку лежащего мужчины. Лежащий успокоился, внятно сказал: "Служу Советскому Союзу, товарищ генерал!", вытянулся и заснул. Старушка прослезилась, счастливо бормоча: "Герой, герой. Как на моего старшего внучка похож. И внучок на него похож". Завсегдатаи, убедившись, что больше никто не поёт, сами завели свою завсегдатайскую песню. Девушка на коленях у грузина подпевала. Старушка всхлипывала от радости. Водитель сказал в микрофон: "Да, да, ребята, и я был таким, как вы". И тоже запел. Лёва с интересом записывал куплеты. Примерно на середине песни водитель объявил: "Граждане, передавайте деньги водителю". Пассажиры принялись выворачивать карманы и вытряхивать кошельки. Старушка осторожно достала бумажник у спящего на полу. Всё, что нашли, передали в кабину. "Спасибо", - сказал водитель. Он подтянул за верёвочку сейф и быстро переложил в него полученные деньги: купюры отдельно, мелочь отдельно. Там было уже довольно много. Когда мы подъехали к светофору, водитель ушёл куда-то и вскоре вернулся, волоча за собой на верёвочке новенький "Мерседес". Теперь за автобусом ехал не только сейф, но и "Мерседес", изредка водитель выходил из кабины, пересаживался в автомобиль и принимался нажимать там на разные кнопочки и дёргать за хромированные ручки. Тогда за руль автобуса садился один из завсегдатаев. Он учился тому, что ему понадобится, когда он перестанет быть завсегдатаем. Это продолжалось до тех пор, пока водитель случайно не нажал кнопку, после которой в "Мерседесе" рядом с ним оказалась полуобнажённая красотка явно иностранного вида, сразу же начавшая его вербовать. Водитель отверг притязания красотки, вылез из "Мерседеса" и с пением "Интернационала" вернулся в автобус. Лежащий на полу проснулся и стал петь вместе о ним. Бык снова достал из кармана мужичонки медаль, подумав, достал вторую и вручил их водителю и лежащему. Водитель расправил грудь и замолчал,
На ближайшей остановке в автобус вошли несколько стражников в латах, шлемах и металлических наколенниках. В руках у них были щиты и копья. Стражники встали в дверях, выставив вперёд копья. Пассажиры почтительно отодвинулись, плотнее прижимаясь друг к другу. "Час пик", - объявил один из стражников, видимо, главный. "Значит, это вовсе не копья, а пики", - подумал я. Теперь пассажиры, продвигаясь к выходу, оставляли на пиках части одежды и тела. Бабушка на прощанье расцеловала всех стражников.
"Остановка предпоследняя. Следующая - конечная, кожвендиспансер", - объявил в микрофон водитель. Завсегдатаи оживились и рассказали несколько кожно-венерических анекдотов, после чего затянули диспансерную песенку. Лёва выглянул в окно и увидел на одном из домов надпись "Аптека". "Нам - сюда", - сказал он, и мы пошли к выходу. Вслед за нами двинулся грузин, на шее у которого по-прежнему висела девушка. "Разве вам не на следующей?" - удивлённо опросили завсегдатаи. "Нэт, нам пока здэсь", - сказал грузин. Прочие грузины продолжали сидеть. Остались и мужичонка с быком. "А вам разве до конечной?" - спросили завсегдатаи мужичонку. "Не мне - ему", - ответил мужичонка. Завсегдатаи с уважением посмотрели на быка. Бык скромно потупился. Автобус закрыл двери и уехал.
На остановке стоял знакомый милиционер. "Это опять вы?" - спросил он. "Нет, не мы", - сказал Лёва. "Жаль", - сказал милиционер. "Нам в аптеку", - сказал Лёва. "А зачем?" -спросил я. "Запасти лекарства на дорогу, - объяснил Лёва, - пригодятся". Милиционер спросил: "Это точно не вы?" "Не мы", - ответил Лёва, и мы вошли в аптеку.
В аптеке было людно. Многие стояли с вещмешками. "Что это они?
– спросил я Куперовского.
– Или их тоже мобилизовали?" Оказалось, что привезли импортное лекарство. Какое - точно никто не знал, но на всякий случай брали помногу. Крайним оказался монах в грубошёрстной рясе, подпоясанной верёвкой, сандалиях на босу ногу и с горящим факелом в руке. Монах, не переставая, скулил. "Ну, мужики, - ныл он, - ну, мужики, ну, пропустите вперёд, у меня там хворост разложен, народ собрался, человек ждёт. Пропустите, а..." Его никто не слушал. Толстая дама, отпускавшая лекарства, громко кричала: "Эй, кто там с факелом? С факелом нельзя. Нельзя сюда с факелом!" На неё тоже не обращали внимания. Очередь двигалась медленно. "Слушай, Лёва, - сказал я, - а может, те, в автобусе, вовсе не с этими болезнями в диспансер поехали?" "С какими?" - спросил Лёва. "Понятно, с какими". "Возможно", - сказал Лёва. "Может быть, у них вовсе даже кожное", - сказал я. "Всё может быть", - ответил Лёва меланхолически, но о большим сомнением в голосе. Мне хотелось верить в лучшее.
Дверь с грохотом распахнулась. В аптеку ворвался высокий бородатый человек с чёрной повязкой через глаз. На нём была тельняшка, в руке - маузер. "Спокойно, - сказал одноглазый и выстрелил в потолок, - всем оставаться на своих местах!" Очередь опустилась на пол. Лежавшая неподалёку девушка прошептала своей соседке: "Я недавно была в Нью-Йорке, так там то же самое. Вы представляете себе: у нас - как в Нью-Йорке?" Дверь снова открылась, и вошли двое в тёмных очках и с портфелями. Одноглазый ещё три раза выстрелил в воздух и громко объявил: "Внезапная ревизия!" Женщина за прилавком упала в обморок. Одноглазый и двое с портфелями прошли в служебные помещения. Напоследок одноглазый снова выстрелил из маузера и сказал: "Посторонние могут быть свободны".
Расходились конспиративно: молча, по одному. Только мы с Лёвой вышли вдвоём, однако на улице сразу же сделали вид, что незнакомы, и двинулись в противоположные стороны. Встретились в ближайшем переулке. На Куперовском уже были тёмные очки, новый пиджак, тоже клетчатый, и борода. Я спросил пароль. Пароля он не знал. На всякий случай я сказал отзыв: "Четыре сбоку - ваших нет", - но он вырвался и убежал. Видимо, это всё-таки был не Куперовский, потому что Лева появился чуть позже, без очков, бороды, в прежнем пиджаке и помнил пароль. Отзыв я забыл, но мы всё равно опознали друг друга.
* * *
Вечерело. К ярко освещённым окнам магазинов боязливо жались стайки дружинников с красными повязками на рукавах. В кулаках они держали приказы с двумя дополнительными днями отпуска. Когда мы подходили ближе, они закрывали глаза и отворачивались. "По-моему, нас принимают за хулиганов", - сказал Лёва. На нём был новый пиджак: белый, в сине-зеленую клетку. На спине по-русски было написано: "Голосуйте за несокрушимый блок партийных и беспартийных Тетюшского района!", а чуть ниже по-английски: "Кисс ми". Вместе с ярко-зелёными клешами пиджак производил неизгладимое впечатление. Среди не успевших отвернуться дружинниц было отмечено два случая нервного припадка. Мимо прошли три давно нестриженных неформала в веригах. Их вели двенадцать формалов в строгих чёрных костюмах, позолоченных очках и с обязательными значками на груди. Формалы нехорошо поглядели на Лёву и синхронным движением вынули из карманов наручники. Лёва испугался и переоделся. Формалы спрятали наручники, но продолжали смотреть с сомнением. Лёва причесался. Формалы недовольно поморщились и пошли дальше. Последний из них нёс под мышкой окладную дыбу. В носах у неформалов грустно звенели колокольчики.
По центру дороги проехал танк. За ним под охраной вооружённых мотоциклистов следовали три "шевроле" с молодыми людьми в дезабилье и неглиже. Впереди кавалькады бежал красно-синий глашатай и разгонял пешеходов и встречные машины, громко крича: "Прижаться к обочине! Прижаться к обочине! Пропустить правительственную колонну!" Ругаясь по-турецки, пролетел филин. Охая и чертыхаясь, взобралась на небо невыспавшаяся луна. По проезжей части прошли, чеканя шаг, шесть дежурных стражников с мечами и свистками и свернули за угол. Вскоре оттуда донеслись крики, а затем вернулись и сами стражники. На их лицах застыло суровое, но довольное выражение. Главный нёс под мышкой свёрток. С ближайшей крыши к нашим ногам упала обёрнутая в бумажку противотанковая граната. На бумажке было напечатано: "Идёте правильно. Вам приказом командования объявлена благодарность за успешное следование в нужном направлении. Целую. Фомин-Залихватский".