Куплю чужое лицо

Дышев Сергей Михайлович

– Как будет называться? – поинтересовался я.

– «Постсоветский синдром».

– Звучно, – похвалил я.

– Я – кукловод, Володя. Они все – толпа. Они любят себя и млеют, когда о них говорят, а если еще и пишут, как, например, я, то приходят в тихий, но управляемый экстаз.

Мы еще немного поговорили о «современной политике» и неформальных объединениях. Допивать водку не стали, Патка же едва пригубила из вежливости…

Пора было прощаться.

В метро я зайти не рискнул. Благо в Москве частника в центре можно поймать за считаные минуты.

Площадь Киевского вокзала дохнула сырой слякотью, бомжами, розами, шаурмой, жареными цыплятами и дымом вагонных топок. Сновали старушки-«саловозы», лица без национальностей с огромными тюками; ускорение всему движению придавали озверевшие грузчики, бегущие с жуткими тележками «на абордаж» поездов.

В кассе попросили билеты на ближайший поезд до Киева. Оставались только купе СВ. Но лучшего и не надо было.

Как только нас оставили в покое проводники, мы, не откладывая надолго, занялись любовью. Получилось очень романтично. Стук колес нашептывал нам ритм, а вагонная раскачка привносила особый изыск и тонкость ощущений. Никакой отель и рядом не стоял!

Удовольствие общения мы продолжили в вагоне-ресторане. Там, за столиком, накрытым всем ассортиментом, имевшимся в меню, я сделал Паттайе официальное предложение.

– Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

Она рассмеялась и спросила:

– Я тебе надоела как любовница?

– Именно потому, что не надоела.

– Я подумаю. Хорошая девушка не должна сразу давать согласие.

Мы тратили деньги в ресторане до тех пор, пока старший официант не попросил нас пройти в свое купе.

– Скоро будет граница с Украиной!

– Но я не собираюсь ее переходить! – заметил я.

– Будут проверять документы.

Пришлось подчиниться.

Пограничник профессиональным взглядом скользнул по нашим паспортам, просмотрел свой секретный список, в котором мы, к счастью, не значились, и пожелал нам счастливого пути.

Таможенник в свою очередь, глянув на наши худые спортивные сумки, даже поленился произнести скороговорку: «Оружие, наркотики, запрещенные вещи везете?»

Как только поезд тронулся, мы снова приступили к любимому занятию, да так увлеклись, что не заметили, как остановились на украинской границе. Проводник громким стуком вернул нас к действительности.

Появился украинский пограничник – прапорщик с рыхлым одутловатым лицом. Он почему-то вслух прочитал мою фамилию:

– Раевский Владимир Иванович! – И добавил: – Редкая фамилия.

Пристально посмотрев на меня, он поинтересовался:

– Вы в пограничных войсках не служили?

– Не приходилось, – как можно спокойней ответил я. – А почему вы спросили?

– Знал я одного Раевского, тоже Владимира Ивановича, он тоже был пограничником.

– Фамилия моя достаточно распространенная, – заверил я.

Вглядевшись в прапорщика, я вспомнил, где видел его. Узбекистан. Термезский пограничный отряд, где я служил в десантном подразделении, а он протирал штаны в отделе кадров. Фамилия, кажется, Крысунько… Его ненавидели лютой ненавистью за то, что он постоянно заворачивал наши наградные листы, находя в них бесконечные нарушения правил оформления. Вот где довелось встретиться…

Прапорщик, еще раз сличив меня с фотографией, шлепнул печать в паспорте и, возвращая его, заметил:

– И голос тоже похож!

Я промолчал. Пародиста не вызывали.

Напоследок «сослуживец» поинтересовался:

– Цель поездки в Республику Украина?

– Туризм! – ответил я и после паузы сорвался: – Ты так и не дослужился до старшего прапорщика.

– Откуда вы это знаете? – опешил погранец.

– Да по погонам вижу.

– Не понял…

– Ну, погоны-то – прапорщика, простого, не старшего, – пояснил я. – Сам знаешь…

Крысунько (точно, фамилия его Крысунько, а звать – не помню) напрягся, в отчетливой тишине послышалось, как поскрипывают извилины его мозга.

Я глянул на Паттайю, она вознесла взор к Будде, наверняка моля, чтобы он послал мне кусочек разума.

– Ты чего – слишком умный? Щас высажу – и будем выяснять.

– Что вы так обиделись? – вспыхнула Паттайя. – Вы очень красивый офицер.

Лесть красавицы растапливает сердце мужчины, как сосульку, сорвавшуюся в костер.

– Мне на старшего послали недавно, – небрежно бросил Крысунько.

Я промолчал, а Паттайя с жаром поздравила его с этой вехой в его жизни.

Как только я захлопнул дверь, Паттайя вопросительно глянула на меня.

– И здесь он меня достал.

– Ты его знаешь?

– К несчастью, да… Как сказал бы Штирлиц, никогда я еще не был так близко к провалу. Служили два товарища: один при штабе, второй – в десантной группе. И как ты думаешь, кто из нас первым получил орден?

– Он? – догадалась Паттайя.

– Правильно! Нюх у него всегда был хороший, где и под кого подлезть… Да бог с ним!

Поезд, набирая обороты, веселее застучал по украинской дороге. Все развлечения на этом закончились, и мы незаметно уснули.

Под утро я проснулся. Мы стояли на унылом полустанке. Режущий свет двух или трех фонарей на столбах вызывал грустные ассоциации, напоминая контрольно-следовую полосу. Прогрохотал встречный поезд, унося несколько сотен чужих судеб. Потом и мы поплыли, оставляя позади дежурного по станции, перрон, бродягу-пса на нем. Мертвый свет фонарей скользнул по лицу безмятежно спящей невесты. Я снова улегся на постель, зная, что вряд ли усну. Как бывает, нежданно вспыхнули и исчезли разрозненные, совершенно не связанные воспоминания. Мать, выглянувшая из окна во двор и позвавшая на обед; рыбалка (уже в зрелом возрасте) на диком озере, на котором ничего не поймали, зато вдоволь накормили комаров; первый школьный опыт с порохом, когда сильно обжег свою руку; развод с Ольгой и глаза дочери, полные слез… И самое раннее осмысленное детское воспоминание: карусель с веселыми лошадками, осликами, собачкой, тигром, барашками, козликами и даже, кажется, дельфином. Во время движения по кругу эти зверюшки то взлетали (так мне казалось), то опускались, вызывая неописуемый восторг. Позднее другие воспоминания о карусели в городском парке насыщались уже драматическими, глазами ребенка, событиями, как то: завладеть, усесться не на несчастного дельфина, а на доброго ослика или замечательную собачку. Детские споры, капризы, желания по этому поводу утихомиривали мамы и папы, обещая в следующий раз посадить ревущее чадо на хребет именно той животине, на которую указал крошечный перст.