Куплю любовницу для мужа

Халь Евгения

— Что за на…? — успел выкрикнуть Гордей, схватив со стула брюки.

И в этот момент дверь, не выдержав напора снаружи, качнулась, слетела с петель и с грохотом рухнула внутрь номера.

Анастасия

Сказать легче, чем сделать. Бодро соврав Гордею, что у меня тоже свидание, я долго стояла под теплым душем. Потом набросила любимый шелковый халатик — черный, в огромных подсолнухах и с ярко-желтыми манжетами, сделанными из меховых подсолнухов поменьше. Взяла коробку вишни в шоколаде и забралась в постель. Можно позвонить Максу

и куда-нибудь пойти, но не хочется. Хочется забиться в тихий теплый угол, включить хороший старый фильм, где все любят друг друга, долго страдают, но все заканчивается хорошо, и всласть поплакать, вспоминая былое счастье.

Щелкаю пультом от телевизора, висящего на стене напротив кровати, переключая каналы. На одном из них фрагмент старого документального фильма. Печальный человек с мудрыми глазами и загадочной фамилией Окуджава выводит тихим проникновенным голосом:

Все веселы,

И все женаты,

И все поют стихи Булата

Шоколад становится комом в горле. Все веселы и все женаты. Мы с Гордеем веселы и женаты. И никаких любовниц. И все просто и ясно. Мы друг у друга есть. Слезы ручьем текут из глаз. Забиваюсь под одеяло и разрешаю себе расслабиться. Дома никого нет, поэтому не нужно плакать в ванной, включив воду, как плачут обычно сильные женщины. Можно громко выть в голос, некрасиво разевая рот, не боясь выглядеть уродиной. Подушка намокает от слез. Бросаю ее на ковер и беру подушку Гордея. Обнимаю ее, вдыхая его запах. А где-то сейчас его обнимает другая женщина. И я знаю, как ее зовут и как она выглядит.

Почему я не могу его просто разлюбить? А лучше возненавидеть? Тогда все было бы проще. Я бы не боялась развода. Я бы дралась за имущество, чтобы построить счастливое будущее для Белки. Я бы смогла жить без него, если бы сердце так не рвалось на части. Если бы душа так не прикипела к нему. Если бы мое тело так не привыкло к его рукам!

Одеяло душит меня жаром, но одновременно тело сотрясается в ознобе. Сбрасываю одеяло и шепчу, подняв глаза к потолку:

— Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы я его разлюбила! Прошу тебя! Пожалуйста!

Бог, как обычно, молчит. В изнеможении скатываюсь с кровати на ковер, сворачиваюсь калачиком и затихаю в позе эмбриона. Вот так немного легче. Когда занимаешь меньше места в этом страшном мире, где каждую минуту кто-то втыкает в сердце нож. Где близкие и родные вдруг становятся чужими. Спи, Настя, спи! Свернись калачиком, замри и не двигайся, и тогда черная полоса горя пройдёт стороной, как гроза. Главное: не дышать, чтобы в тебя не ударила молния. Движение — вот что притягивает молнию. А если ты тихо лежишь, то тебя не заметят. Спи, Настя, спи!

Забываюсь тревожным беспокойным сном. Мне снится Гордей. А вместе с ним Тата. Они о чем-то спорят, почему-то стоя возле нашей входной двери. Вот Гордей открывает ключом дверь и заходит в дом. Тата на цыпочках пробирается за ним и нерешительно топчется в холле. Голоса звучат громче. Нет, это не сон! Встаю и бегу к лестнице, ведущей вниз. Замираю, прислушиваясь. Так и есть! Они

оба в доме, в кухне. Да что здесь происходит? Бегу вниз и врываюсь в кухню. Так и есть. Враг у ворот! Тата сидит на круглом диванчике за столом, в уголке, поджав ноги под себя. При виде меня она испуганно втягивает голову в плечи. Гордей замирает с чайником в руках.

7 глава. Знакомься: это мой любовник

— Добрый вечер, Настюша! — кривая виноватая улыбка расползается по его лицу.

— Что здесь происходит, Гордей? — ледяным тоном спрашиваю я, запахнув халат.

— Доброе утро! — шепчет Тата.

Не удостоив ее взглядом, жду ответа от мужа.

— Пойдем наверх, я тебе сейчас все объясню, — Гордей включает чайник, решительно тянет меня за рукав халата, заставляя выйти из кухни, оборачивается на пороге и говорит Тате:

— Ты пока себе чаю налей, а мы побеседуем.

Он взлетает по лестнице в спальню, увлекая меня за собой.

— Да отпусти меня! — пытаюсь вырваться из его цепких пальцев.

— Тише, неудобно будет, если она услышит! Спокойно, все будет хорошо! — он тянет меня наверх, втаскивает в комнату и плотно закрывает дверь.

— Ты совсем обалдел? — чуть ли не рычу я, резко выдергиваю руку и едва не падаю на кровать.

Гордей подхватывает меня на руки, сажает на кровать, опирается на матрац, не давая мне двинуться, и шепчет:

— Так, сядь и выслушай меня! Только без криков! Ты привела свою знакомую, попросила ей помочь. Я… — он закрывает глаза и замолкает, подыскивая слова.

— Помог больше, чем просили, да? Это ты хотел сказать? Или то, что запал на нее? — язвительно спрашиваю я.

— Ты сама предложила эксперимент с открытым браком, — Гордей открывает глаза и в его взгляде читается плохо скрываемое раздражение.

— Это так, но мы с тобой заранее договорились не показывать друг другу наших любовников. Было такое, Гордей?

— Было, ты права! Но такого развития событий я не ожидал.

— Мне плевать, как развиваются события с твоей любовницей! Я же сказала тебе: в дом не тащить! — шиплю я. — Может, ты ее еще и в нашу постель положишь? Обалдеть можно! Твоя любовница в моем доме и в моей постели!

— Знаю, я и не тащил. Я снял номер в гостинице. Нужно же ей где-то жить! Но ты пойми: ее этот друг Хлыст — конченый псих! Он ворвался в гостиницу, к чертям снес дверь в номер и чуть не убил Тату при мне. Я сам все видел!

На миг замираю. Мне и в голову такой ужас не приходил!

— Боже! Гордей, ты цел? Он тебя ударил?

— Нет, я успел его вырубить, пока подоспела гостиничная охрана. Эти идиоты вместо того, чтобы отрабатывать бабки, спокойно смотрели футбол в коптерке. Пока добежали, этот псих уже успел в одиночку половину гостиницы разнести.

— Так нужно же в полицию идти, Гора! А пока спрятать ее где-то. Пусть из Москвы уедет, в конце концов. Это лучший выход!

— Не поможет ей ничего. Он ее везде найдет, — Гордей устало потирает переносицу. — Причем легко найдет. Он — уголовник. В двадцать семь лет за плечами три отсидки, включая малолетку.