Курако
Шрифт:
— Классический «козел», мистер Гофрен, — замечательная печь погибла, — сокрушался Курако.
— Посмотрим, что скажет мистер Кеннеди, — ответил мастер.
Неужели еще можно надеяться? Курако хорошо помнил последний случай с «закозлением» брянской домны, эпизоды отчаянной борьбы, закончившейся полным поражением.
Наконец, приехал Вальтер Кеннеди, низкого роста плотный мужчина, тщательно выбритый и одетый даже несколько щеголевато. Он быстро расспросил Гофрена обо всем случившемся, и затем произошло то, чего Курако никогда раньше не видел. «Козел», безнадежно застывшую массу, стали расплавлять, как лед, огнем, с помощью нефтяной форсунки. Предварительно сняли одну из фурм. В образовавшееся отверстие рабочий направил две сложенные
Несколько дней у домны орудовали форсункой. Когда было выжжено достаточно большое пространство в печи, его заполнили коксом и поставили на свое место фурму. Через эту единственную фурму впустили дутье. Постепенно стали открываться и другие забитые фурмы. Печь была спасена. Курако получил хороший предметный урок, сломавший прочно сложившееся представление о неизлечимости «козла». В руках у Курако форсунка скоро стала делать чудеса.
Чем ближе он узнавал Вальтера Кеннеди, тем большим уважением к нему проникался. Это был особый тип технического руководителя американского склада. Прекрасный организатор, вникающий во все мелочи дела, он умел учить собственным примером.
Являясь в цех, он обходил рабочие участки, внимательно присматривался; не зная русского языка, объяснял знаками, что нужно сделать. Если рабочий все же не понимал, Кеннеди быстро сбрасывал пиджак, закатывал рукава и сам показывал, как надо работать. Подобные уроки давали замечательные результаты.
Воспоминания старых русских доменщиков проникнуты большой теплотой к этому человеку, немало содействовавшему развитию металлургии в России. «Кеннеди был большой специалист, — рассказывает Н. Л. Емельянов. — Сначала он выстроил печи, потом стал начальником цеха. Не разговаривая по-русски, он все-таки многому нас выучил. Если хмурился — значит где-то заминка. Пушка, например, расхлябалась, что-то неплотно в ней было завинчено. Он берет гаечный ключ, открывает цилиндр, развинчивает все гайки, смотрит, какие еще служат, какие сработались. Когда поймешь эту пантомиму, становится ясным, что он ищет. Подойдешь к нему и скажешь: «Понимаю, мистер!» Он отдает ключ, а сам наблюдает — то ли делаешь, что нужно. Кеннеди и за молот брался, и за лом, сам фурмы менял, знал водопроводное дело. Вспыльчивости в нем не было. Если уж очень рассердится, только покраснеет, а кричать не станет. Измажется весь, а через час, глядишь, опять в чистом костюме ходит».
Такую же характеристику дает Кеннеди молочный брат Курако Максименко, работавший с ним в Мариуполе: «Кеннеди построил все конструкции, механизмы и приборы. И, хотя был выдающийся конструктор, умел балдою бить, как простой рабочий и даже лучше. Я помню: водопроводчик соединял фурму с водонапорной трубой, и не ладилось у него. Кеннеди смотрел, потом взял у него трубу, молот, ударил несколько раз. Не выходит. Тогда он согнул трубу, приладил, снова ударил — и готово. По доменному делу он все мог сделать своими руками. Такой был и Курако, изучавший в ту пору американские конструкции. С Кеннеди он должно быть сошелся характером. Они часто беседовали — Курако изучил английский язык. Однажды было у нас на печи горячее дело. Когда мы с ним справились, Кеннеди пригласил Курако и меня к себе домой. Бывал Курако у него часто, а я — первый раз. Как пошел у них разговор — конца не видно. Кеннеди разные чертежи показывал, объяснял. Когда уехал в Америку, он оставил свои чертежи в подарок Курако. Уже в то время Курако мечтал построить печь своей конструкции и даже делал собственные чертежи. Он любил поговорить о будущих временах. Создать
— Воздуха!.. Дутья!.. Печь зависает!..
Машинист ни с места.
— Дайте больше оборотов, говорю я вам.
Машинист спокойно закуривает папиросу.
Тогда Курако подходит к регулятору и сам увеличивает пар.
Машинист бросается на Курако с кулаками. В помещении воздуходувки завязывается борьба между русским и американцем. Курако сбивает машиниста с ног и начинает орудовать рычагами воздуходувной машины.
Печь пошла нормально. Избитого машиниста отправили в больницу. На следующий день у директора завода Лауда состоялось судилище.
Курако рассказал. Одна из печей пошла туго. Уже начали образовываться своды, задерживавшие сход шихты. Нужны были срочные меры. Но на Курако, как, впрочем, и на всех вообще русских работников завода, наложено строжайшее табу: не изменять самостоятельно шихту и количество посылаемого в домну дутья. Таков железный закон, действующий на американском заводе. Курако послал за старшим обер-мастером, американцем. Тот не появлялся. Оставался один выход — договориться с машинистом воздуходувки. И, если бы не удалось силой сломить упрямство машиниста, получилась бы серьезная авария.
— Кто подтверждает эти факты? — спросил директор Лауд присутствующих.
Ни один из работников завода не выступил против Курако. Тогда директор обратился к своему секретарю.
— Купите обер-мастеру билет в Нью-Йорк, а на его место поставьте Курако.
Так была завоевана еще одна производственная позиция. Должность старшего мастера — значительный скачок вперед. В те годы русских обер-мастеров на южных заводах было совсем ничтожное количество.
Руководящие технические посты занимали французы, поляки, бельгийцы, американцы, экспортировавшиеся в страну неограниченных возможностей вместе с заводским оборудованием и капиталами. Выдвижение Курако в обер-мастеры американцами, носителями самой передовой техники, свидетельствовало о признании за ним неоспоримых способностей и дарований.
Случай у воздуходувки, сыгравший большую роль в служебном положении Курако, имел своим последствием и другое: он положил начало прочной дружбе с Кеннеди, значение которой Курако мог вполне оценить много лет спустя.
Кеннеди стал часто приглашать молодого русского обер-мастера к себе на квартиру. К тому времени Курако успел уже овладеть английским языком, настолько во всяком случае, чтобы разбираться в американской литературе и понимать Кеннеди. Курако увлекали красочные рассказы о стране, металла, находящейся на другом континенте, об ее промышленном расцвете и технической культуре.
Индустриальные города — средоточие богатств и технической мощи. Гигантские подъемники, выгружающие океанские корабли. Гидроэлектростанции, посылающие по проводам двигательную энергию. Дома-небоскребы, гудронированные дороги, по которым мчатся сотни автомобилей. Можно ли было хоть в какой-либо мере сравнивать эту страну с Россией, с ее безмерными пространствами глухих степей и таежных лесов, с лучинными, сермяжными деревнями, с утопающими в грязи проселками, с редкими железными дорогами, соединяющими сравнительно небольшое число крупных городов?
Америка и Россия. Какой вопиющий контраст был между технической мощью той и другой страны. Курако думал о замечательно механизированном процессе производства металла, начиная от добычи руды из недр земли и кончая выделкой прихотливых изделий новой техники.
На рудниках Верхнего озера, в Америке, руда извлекалась мощными экскаваторами. Черпаки, приводившиеся в действие паровыми машинами, поднимали сразу пятитонные массы руды и сбрасывали их в стоящие тут же на железнодорожных путях вагоны. В две с половиной минуты нагружался вагон емкостью в 25 тонн. Ни в какой стране — ни в промышленной Англии, конкурировавшей с Америкой, ни в Германии, ни в Бельгии — не были в ту пору доведены до такого совершенства добыча и погрузка руды.