Кураж
Шрифт:
Гертруда Иоганновна не разрешила ему перед представлением выпивать. Мало ли что может случиться! Он вышел трезвый, умытый, глянул в то место, где должна была быть икона, чтобы перекреститься, а иконы не оказалось. Кто-то убрал ее, чтобы не портила вид эстрады из зала. Федорович растерялся. Оркестр сыграл вступление, а Федорович молчал. Нетерпеливо искал глазами: на что бы перекреститься? И вдруг увидел на шее генерала черный крест с золотой свастикой посередине. Лицо его просветлело, он шагнул вперед, уставился на генерала и истово перекрестился. Как раз в это время оркестр закончил повторять вступление, и Федорович запел.
Гвоздем программы, как и предполагалось, оказался Флич.
Представление закончилось. Танцовщицы ушли в общежитие переодеваться. Флич собирал аппаратуру. Оркестрантов вывели через двор и под конвоем отправили обратно в гетто.
Федорович расстегнул рубашку у ворота, дергал головой, принюхиваясь по-собачьи. Из зала тянуло винным запахом.
Гертруда Иоганновна спустилась с эстрады в зал. Комендант пригласил ее присесть к столику. Генерал приветливо кивал круглой головой.
Гертруда Иоганновна с удовольствием ушла бы к себе, она устала, но послушно села на услужливо пододвинутый Доппелем стул.
– Вы должны с нами выпить, фрау Гертруда, - сказал комендант утробным голосом. Звук рождался у него не в горле, а где-то в животе, и голос звучал глухо, словно человек говорит, сидя в бочке. Он обхватил бутылку большими толстыми пальцами и налил в рюмку коньяк, расплескав его на скатерть.
– Вы принесли в эту Азию кусочек Европы!
– Идея доктора Доппеля, - скромно откликнулась Гертруда Иоганновна.
– Мое дело - исполнять.
Доппель улыбнулся.
– Прекр-расная идея! Нам, солдатам, так нужна отдушина!
– закивал круглый генерал.
– Облегчение души. Легкой душе легче расставаться с телом.
– Генерал засмеялся собственной шутке.
– Вы меня пугаете, генерал!
– сказала Гертруда Иоганновна.
– Мы не облегчаем души, мы их укрепляем.
– Тем более приятно.
– Вы умница, Гертруда, - наклонился к ней Доппель.
– Генерал очень доволен.
– А вы?
– Еще больше, чем генерал.
Гертруда Иоганновна пригубила рюмку.
– Господин генерал, вы разрешите мне вас оставить? Дела.
– С грустью, - произнес генерал.
Она попрощалась и направилась к двери.
У соседнего столика штурмбанфюрер Гравес перехватил ее за локоть.
– Поздравляю вас, фрау Гертруда.
– Спасибо.
– Мой друг обер-лейтенант говорит, что ваш фокусник бесподобен.
– И сами вы очаровательны, - добавил обер-лейтенант, вставая и наклоняя голову.
– Благодарю вас, обер-лейтенант.
– Фридрих фон Ленц, - обер-лейтенант щелкнул каблуками.
– Вы, очевидно, недавно приехали? У меня хорошая память на лица.
– Сегодня.
– Надеюсь, вы остановились в нашей гостинице?
– Разумеется.
Гертруда Иоганновна любезно улыбнулась.
– Я провожу вас, - сказал Гравес.
Он взял ее под руку, и они направились к выходу. У дверей он остановился.
– Все было чрезвычайно мило. Но, дорогая фрау Гертруда, для чего вам понадобилось выдавать еврея Флича за француза?
У Гертруды Иоганновны сжалось сердце.
Гравес ласково улыбался.
– Господин Гравес, - сказала она, с трудом подавляя дрожь в голосе.
– Фирма предпочитает иметь на службе живого француза, а не мертвого еврея.
Гравес весело рассмеялся.
– С вами приятно иметь дело, фрау Гертруда.
– И с вами, господин Гравес. Надеюсь, он останется французом!
– добавила она не то вопросительно, не то утверждающе.
– Я ваш друг, - Гравес. щелкнул каблуками и склонил голову.
Гертруда Иоганновна, поднялась по лестнице, миновала коридор, открыла дверь своего номера, вошла, заперла дверь на ключ и, ухватившись за портьеру, опустилась на пол. Сил больше не было.
А Гравес вернулся к своему столику.
– Она прелесть, - сказал фон Ленц.
– Как вы думаете, штурмбанфюрер, удобно будет нанести визит маленькой хозяйке гостиницы? Какие она предпочитает цветы?
– Скорее всего красные, - ответил задумчиво Гравес.
– Фюрер тоже предпочитает алые розы, - сказал фон Ленц.
– Цвет здоровой крови!
Землянки партизанского отряда "Смерть фашизму!" были вырыты в сосновом бору, с трех сторон охваченном болотами. Вырыты наспех, мелкими. Никто не верил, что придется жить в них и зимой. Ждали, вот-вот войска, стянутые Сталиным с Урала, Сибири, Средней Азии - велика же страна!
– сомнут гитлеровцев.
Командира отряда "дядю Васю" никто из партизан еще не видел, он мотался по области, организовывал продовольственные базы, создавал подпольные группы, инструктировал, разъяснял, налаживал.
В лагере распоряжался его заместитель Ефим Карпович Мошкин. У него было моложавое лицо, всегда желтое, и белки глаз желтые. Разговаривая, он машинально поглаживал подреберье: болела печень.
Пятнадцать лет Мошкин проносил форму. Работал в уголовном розыске, был политруком конного эскадрона, стал заместителем начальника милиции, а командовать не умел. Взрывался, кричал на подчиненных, но быстро отходил, чувствовал себя неловко, извинялся, менял свои приказания. В лагере быстро разгадали его "слабину", выполняли распоряжения кое-как, а когда он начинал требовательно повышать голос, отвечали: "Не кипятись, Ефим Карпыч. Тут - партизаны-добровольцы, а не казенная милиция".
Впрочем, Мошкин не так уж много требовал, потому что и сам считал, что собрались они здесь ненадолго. Зимовать вряд ли придется. Важно сохранить людей, кадры.
А потом появился "дядя Вася". Он пришел, не замеченный беспечным дозором, с тремя молодыми парнями. Двое были вооружены немецкими автоматами, у третьего в кобуре на ремне - наган. Они побродили по лагерю, заглянули в землянки, поели пшенного кулешу на кухне. И нигде никто их не остановил.
И только в землянку, где расположилась санчасть, их не пустила строгая докторша.