курьер.ru
Шрифт:
Кстати, господина Димитриадиса не удивило, что разговор происходит на Кипре? Да еще в условиях секретности? Нет, руководство «Лимассол инвестментс» здесь ни при чем. Оно-то как раз готово идти навстречу — РОСПО ведь не претендует на весь посреднический бизнес. Просто в России имеются могущественные противники. Прежде всего, в «Росглаввооружении». Коррумпированные бюрократы, понимаешь, не в восторге от усилий честных людей. А потому...
— Топ сикрет! Тс-с-с! — Брюнет прижал палец к губам и оглянулся по сторонам.
Все же приятно, когда умные люди понимают друг друга. Согласовав кое-какие мелочи и на прощанье пожав руку Костасу, милиционер закончил почти патетически:
— Ну что, грек, потрудимся для России-матушки? Вы ж православные как-никак. А?
Mais certainement, mon cher Pet-ro-vitch! (Конечно, дорогой Пет-ро-вич! (фр.)) — Для России-matushki! — с готовностью откликнулся киприот, при этом похлопав по карману. — Ну и для себя немножко.
***
К вечеру на море поднялась невысокая, но размашистая зыбь. Яхта шла на крейсерской скорости, то поднимаясь, то опускаясь на длинных, низких волнах. Чен спал, господин Ли Ван Вэй стоял вахту. Андрей сидел на кормовом рундуке, глядя, как раздвоенный белый след скрывается за гребнем очередной пройденной волны. На горизонте малиновый закат был обрезан черным краем моря и низкими темно-синими тучами. Медленно — вверх, медленно — вниз. Похолодало. Резкий, порывистый ветер срывал брызги и пену с волн.
Мысли были заняты Патрицией. В сгущающихся сумерках ее круглая веснушчатая мордочка сливалась с ухоженным лицом европейской женщины, жестким в своей породистой однозначности. Сначала они не совмещались; две женщины, казалось, ни в чем не совпадали друг с другом. Но потом перед глазами словно возник легкий контур, в линиях которого жила и юная Пэт, и соблазнительная Патриция на выставке, и усталая, взрослая Крыса. Там и загорелая женщина на пирсе, она же под дождем в «Саду пяти камней». И за столом при свечах. Потом ночные лица: закрытые глаза, приоткрытый рот со стиснутыми зубами, кольца каштановых волос на подушке. И на кухне, когда говорила, прощаясь: «Бери, бери еще...»
Потом все отдалилось, словно погасло. Погас и закат. Море накрыла темнота, лишь на топе горел яркий фонарик.
«Вот она была и нету, — Шинкарев все еще думал о Крысе, — что, в общем-то, не факт».
На мысе работал маяк. У самого горизонта в ночном небе появилось легкое сияние — предвестие столичных огней.
«Какой смысл в курьерской жизни? Может быть, так: возможность принимать решения есть иллюзия. Если действие пассивно, ограничено, — скажем, стенами тюрьмы, — появляется иллюзия, будто где-то в другом месте есть свобода, возможность что-то решать. В моем случае действие предельно активно, требует постоянных мелких, тактических решений — при отсутствии решений по существу. Все решают другие. Иллюзорность решений как таковых. Аминь».
В салоне зажегся свет, он падал из иллюминаторов, вырывая у ночного моря пятно бутылочно-темной воды, изрисованной полосами пены. «Интересно было бы привязаться, прыгнуть в море и поплыть за яхтой на шкерте. Можно принять такое решение? Нет. Почему? Акулы». Открылась дверь, свет упал на корму.
— Ты здесь? — спросил заспанный Чен. — Не замерз? Мне скоро на вахту, иди, выпьем кофе.
В салоне было тепло, в рокот моторов вплеталась тихая музыка из динамиков, вмонтированных в деревянные панели. Тело расслабилось на шелковистом велюре диванчика.
— Что в новостях?
— Все то же, — ответил китаец.
— Это плохо?
— Я этого не сказал.
— Верно. А еще ты не сказал, что Крысы больше нет. Кстати, мой разговор с боссом не состоялся.
«Или все-таки состоялся?»
— Откуда я знаю, жива она или нет? — Чен не отреагировал на слова о Ши-фу. — Ее работа не закончена, вот что я знаю.
— А что ты еще знаешь?
— Что положено знать, то и знаю. Я начальник небольшой.
— А мне известно, что ты был с Элизабет. Ночью, на вилле.
Чен, казалось, нисколько не удивился.
— Она далеко пойдет, — спокойно сказал Чен. — Большая стерва. Очень умная и жесткая. Я стараюсь охранять ее от опасностей, пока она в этой стране.
— Зачем?
— Пригодится.
«Еще вопрос, кто кому пригодится». Чен поставил чашки на стол, налил кофе из кофеварки.
— У нее есть слабое место? — спросил Андрей.
— Как у всех умных и жестких американцев — именно в уме и жесткости. Кстати, она это прекрасно понимает.
— Отсюда тайцзи?
— Конечно.
— При штурме перевала, в блиндаже, помнишь? Может, не стоило ее вытаскивать?
— У тебя была возможность принять решение, и ты решил. Решил, рассчитывая переспать с ней. Так мне кажется.
«Не помню, чтобы я там что-то решал».
— Может, ты и прав, — согласился Андрей. — Хотя не представляю, как бы я мог застрелить Элизабет.
— Лучше уж резать. Все, Эндрю, пора мне на вахту. А ты поспи — завтра придем в столицу, день будет трудным. Нет, вру — я не знаю, каким он будет.
Поставив свою чашку в мойку, китаец вышел на корму.
В переборку, отделяющую от салона спальный отсек, были врезаны две узкие двери. За одной — туалет, за другой — душ: белый кафель, горячая вода, французский шампунь. На койке — прохладное свежее белье. Фото Патриции виделось размытым серым пятном. Яхта мерно качалась, мелко дрожал корпус от работы дизелей, время от времени вскидываясь под ударом волны.
«Утром придем в столицу. До Питера я мало ездил. Когда начал чувствовать этот кайф: заканчивается ночь, проведенная в пути, и новый день начинается в чужом городе? Может быть, с Таллина?»
...Первый год службы лейтенант-двухгодичник Андрей Николаевич Шинкарев командовал взводом в танковом полку, стоящем под Нарвой. Кстати, танковый взвод — это всего лишь три танка. Не Бог весть что, но хлопот было достаточно. В эстонскую столицу Андрей выбирался на выходные, свободные от дежурств. Переодевшись «по гражданке», ночью садился на ленинградский поезд, рано утром прибывал на место. Зимой поезд подходил к Таллину еще в темноте, делая широкий разворот вокруг Старого города. Его шпили словно гигантские иглы врезались в золотистую полосу рассвета.