Курьезы холодной войны. Записки дипломата
Шрифт:
Теперь уже он, как ведущий, обратился к собранию с предложением задавать вопросы или высказать своё мнение относительно того, что слушатели думают о том, как живёт и работает американский фермер. Аудитория, которая с таким большим вниманием и интересом слушала, видимо, увлёкший её откровенный и правдивый рассказ о жизни и работе её американских коллег, вдруг замерла в полном молчании. Можно было видеть, что некоторые люди перешёптываются, обсуждают что-то между собой, но основная масса сидела и как-то озадаченно смотрела на сцену. По-видимому, слушатели переваривали то, что им было рассказано об Америке, как нечто новое, или по-новому, без привычной тупой пропаганды. Услышав неожиданную правду о главном оппоненте страны, если не сказать нечто
Вдруг, прервав загадочное молчание зала, с центрального сиденья в самом первом ряду поднялся молодой мужчина лет сорока пяти. Увидев его, Вольфганг сказал перед залом для меня, показывая на вставшего, что Николай Орехов — один из их лучших трактористов-комбайнёров, заочно учится в сельскохозяйственном институте и пользуется авторитетом и уважением товарищей. Услышав столь лестное представление со стороны руководителя райкома, Николай Орехов поправил свой галстук, одёрнул пиджак костюма и, почему-то вытянувшись, как при военном рапорте, с руками по швам, начал говорить. Сначала он поблагодарил меня за выступление, отметив, что оно всем очень понравилось, а потом довольно бойко, со ссылкой на ряд фактов моего рассказа, сказал: «Видно, там фермеры имеют деньги, разные личные тракторы и машины. Но что же они так без выходных вкалывают годами, отпуск берут редко, детей своих с малых лет работать заставляют, а взрослым детям зарплату платят. Что это за жизнь у них такая, хоть и денег много? Зачем всё деньги, деньги да деньги? А жить-то когда? Н-е-е-т, нам такая жизнь не нужна! Мы тоже работаем, но и отдыхаем, и в отпуск на море ездим. Да и денег у нас тоже хватает, вот только товаров бы побольше было. Пусть они себе так и живут, если нравится. Спасибо, что хоть правду про них рассказали. Мы теперь больше понимаем, что у нас лучше. И так всё ясно без вопросов».
Когда он закончил, зал разразился неудержимым звонким смехом, топтанием ногами об пол и громкими аплодисментами в знак полного одобрения высказывания своего товарища. Из зашумевших рядов раздавались возгласы в поддержку Николая Орехова, который, по всей вероятности, очень ёмко и доходчиво выразил мнение присутствующих. Мы с секретарём райкома присоединились к общему смеху. Вольфганг на всякий случай ещё раз поинтересовался возможными вопросами, но поскольку таковых не оказалось, он вновь поблагодарил меня от имени всех собравшихся под их аплодисменты и объявил нашу встречу закрытой.
В оставшуюся часть дня мы вместе с Вольфгангом поехали в крупный колхоз километров за 20 от райцентра. Там я выступал с лекцией по международным проблемам перед очень активной аудиторией, которая меня настолько долго задерживала своими вопросами, что мой хозяин был вынужден остановить встречу, так как нам нужно было возвращаться на ужин в райцентр, а оттуда затем выезжать на станцию, чтобы успеть на ночной поезд в Ново-Горек. Несмотря на то что этот поезд приходил около часа ночи, секретарь райкома поехал меня провожать. Расстались мы с ним как друзья, он приглашал приезжать к нему на отдых в любое время, а я оставил ему свои координаты на случай, если он приедет в Москву. Уже в поезде референт Серёжа показал мне большой пакет, переданный ему Вольфгангом для нас, в котором оказался запас еды, приготовленной в райкомовской кухне.
На следующее утро в неожиданно грянувший сильный мороз на вокзале Ново-Горска меня встречал секретарь его горкома. Это был приятный человек средних лет с очень живым умом. Бывший рабочий местного металлургического комбината, он окончил институт, работал инженером, а уже затем перешёл на новое поприще. Поскольку у референта Серёжи в этом городе оказались родственники, он решил остановиться у них, где мы его и высадили по дороге в мою гостиницу. Эта гостиница, принадлежавшая горкому, была построена лишь несколько месяцев тому назад, и мой новый хозяин считал её очень приятной и удобной.
Мы подъехали к небольшому дому из белого кирпича и сразу прошли в приёмную получить ключи. Войдя в помещение, мы с удивлением обнаружили, что в нём стоял ужасный холод. Вышедшая откуда-то из внутренних помещений женщина-администратор, одетая в плотные верхние зимние одежды, ожидала нашего приезда и, увидев нас, стала громко извиняться за произошедшую в гостинице ночью аварию: в здании лопнули трубы системы отопления, но слесарь уже был вызван, и авария скоро будет ликвидирована. Секретарь горкома был очень сконфужен, стал приносить свои извинения, но я успокоил его, сказав, что я пока оставлю в отведённом мне номере вещи, быстро побреюсь, умоюсь и переоденусь, а затем мы должны были всё равно ехать в горком для моего выступления перед активом, а к вечеру авария будет исправлена. Беспокоиться здесь было не о чем. Мы так и сделали.
На этот раз моё выступление проходило перед несколько инертной аудиторией актива, у которой оказалось немного вопросов. Как мне потом объяснили, люди нетерпеливо ожидали возможности поскорее попасть в горкомовский буфет, где в тот день они могли приобрести некоторые редкие продукты, а затем — в столовую горкома на обед с непривычно расширенным меню.
Здесь, в степном городе металлургов, с продуктами питания дело обстояло так же плохо, как почти во всей стране, за исключением, может быть, Москвы и Ленинграда. Несколько позже я смог убедиться в этом сам, посетив несколько продуктовых магазинов, где полки были почти пустыми. Секретарь горкома был прекрасно знаком с этой общей проблемой и в беседах со мной на данную тему говорил, что у них люди решали её с помощью загородных участков, которые были у всех, кто хотел их иметь, а также с помощью охоты на зверей, включая крупных животных.
По его словам, городские власти помогали населению в этом, предоставляя желающим грузовой транспорт для организации коллективной транспортировки убитых животных в город. Мясо заготавливали перед самым наступлением холодов, чтобы из-за отсутствия холодильников и их малой ёмкости его можно было хранить на балконах или в сетках, которые вывешивались на улицу под окнами. Потом, когда мы проезжали по городу, мой хозяин обратил моё внимание на крупные тюки на балконах или под окнами домов — это и было заготовленное жителями мясо диких животных.
Я был удивлён невероятным обилием в этих местах продаваемых яблок. Их продавали вёдрами и невероятно дёшево. Секретарь горкома рассказывал, что яблок в их крае так много, что они не знают, куда их девать и даже как от них избавиться. В его собственном саду ему почти каждую осень приходилось самому переворачивать всю землю, закапывая огромный избыток яблок, чтобы очистить от них территорию, по которой иначе нельзя было бы просто ходить. Когда я спросил, почему бы не отправлять им свои яблочные излишки в те города и места, где их не было, и на этом зарабатывать, мой хозяин отвечал очень просто: нет хранилищ и нет транспорта, а средств на их строительство или приобретение у самих не было и сверху получить было невозможно. Секретарь горкома сам усматривал в этой глупейшей ситуации какой-то печальный замкнутый круг, из которого никому никак не удается выбраться.
После обеда была короткая экскурсия по городу в сопровождении моего обходительного хозяина, который даже показал мне развешанные по улицам афиши с объявлением моей лекции. Затем у нас была беседа в горкоме с его ответственными сотрудниками, где в узком составе я отвечал на их вопросы, касающиеся международных дел. Вечером, немного передохнув за чаем, мы приехали в огромный Дом металлурга, где я должен был выступить, как оказалось, перед очень большой аудиторией. Это здание по своим размерам было настолько большим, что помимо большого партера зрительного зала оно вмещало ещё несколько ярусов зрительных мест, делая его скорее большим театром, а не домом культуры в нашем обычном понимании этого слова. Что меня ещё больше удивило, так это тот факт, что вся эта масса мест была заполнена людьми.