Курьезы военной медицины и экспертизы
Шрифт:
Попала она с подозрением толи на аппендицит или на мезоденит в клинику Общей Хирургии Военно-Медицинской Академии. Никаких симптомов, указывающих на необходимость операции у нее не было, поэтому и решили пока просто наблюдать за больной. В ночь у девочки снова приступ. Бегают дежурные хирурги вокруг нее, понять ничего не могут – в животе явно порядок. Вызвали невропатолога, тот тоже ничего не нашел, ради отмазки предложил какую-то дежурную глупость вроде защемления корешка какого-то нерва. Но смотреть на эту больную было страшно – в миг побледнела, потом позеленела, потом посерела, губы как у мертвеца, того гляди помрет. Да еще орет и извивается от боли. Делать нечего – раз ничего больше не помогает, надо наркоту колоть.
Укололи. Света успокоилась. Затем пошла в туалет. А через пять минут вышла из туалета с нормальным лицом почти здоровая. Это дежурному хирургу странным показалось. На следующую ночь у девочки снова приступ. На этот раз уже не суетились – взяли больную якобы на рентген, а сами ее
Этот нарк был со стажем – вен на его теле не было нигде, даже по лбу бежали две «дорожки» – шрамы от постоянных уколов. А попал этот наркоман в Клинику Инфекционных Болезней из-за сильнейшего энтерита, заразного заболевания, напоминающего дизентерию. Постоянные поносы вызвали обезвоживание организма, плюс выраженная интоксикация, отравление бактериальными ядами. Требовалось срочное внутривенное вливание жидкости. Конечно, можно было вызвать реаниматолога, тот бы поставил капельницу без проблем – через подключичный катетер. Но нам захотелось у этого нарка самим вены поискать. А наркомана трусит и от болезни, и от начинающийся абстиненции.
Посмотрел наркоша на толстую иглу от капельницы, только усмехнулся. Говорит, что вены, которые у него остались, потоньше будут. Обезвоживание и у нормального человека вены в ниточки сожмет. А тут еще все его гадостью сожжено. Куда мы его только не кололи, результат один и тот же – полное отсутсвие венозного просвета, все склерозировано от его «химии», да ран от частых уколов. Наконец наркоман вызвал дежурного врача и предложил тому торг – за один кубик омнопона он сам себе поставит внутривенную систему за пятнадцать секунд. Попросил только один пустой шприц. Врача такое дело заинтриговало, и он велел принести шприц. На всякий случай сказал, что вколет наркоту только в резинку нормально поставленной капельницы.
Наркомана как подменили. Грязными, трясущимися руками он потянулся к системе и схватился за иголку. Медсестра истерично завизжала, что нельзя браться за стерильную иглу. Наркоман криво ухмыльнулся: «Давай буксир!» С этими словами он отцепил от капельницы иголку, плюнул на руку у стал что-то гладить под коленкой. Толи он таким образом «сметал» грязь, «стерилизуя» место укола, толи массировал что-то. Ни жгута, ни ватки со спиртом ему не потребовалось – он так быстро всунул иглу в подколенную ямку, так что мы даже ничего не смогли предпринять. Игла торчала очень глубоко, почти на всю свою длину. Насадочное отверстие у иглы наркоман прижимал пальцем: «Баян давай!» Теперь наркоман схватил шприц и сильно подсосал иглу. Через секунду в иглу хлынула черная венозная кровь – наркоман вслепую умудрился войти в глубокую подколенную вену, что проблематично сделать даже под рентгеном с рентгенконтрастной инъекцией сосуда, когда все видно на «живой» картинке.. Дальше он быстро отсоединил шприц и подключил капельницу. По хронометрии врача, вся «операция» заняла четырнадцать секунд.
На пятом курсе дежурил я на «Скорой Помощи». Как-то раз дает мне диспетчер вызов, а сам смеется: «Ну, молодой, езжай с семейкой познакомиться, там похоже, прокормыш загибается». Мне эти слова в то время ничего не говорили. А оказалось все просто: советские наркоманы жили семьями. Не в плане муж-жена, ячейка общества. Семьи у них состояли из любого количества разновозрастных наркоманов обоих полов. Главой семьи всегда были Достоевские – те, кто «соломенную шляпу» носили. Вообще-то Достоевский мог носить на голове что угодно по сезону, от ничего, до меховой шапки, а «соломенную шляпу» он носил в семью. «Шляпа» на древненаркоманском означала маковую соломку.
Тогда социализм был, и наркотрафика еще не было, вот и выбирали семейные наркомы из своей среды наиболее физически сильных, финансово ответственных и «морально стойких» лиц, определяя их в заготовители-доставатели сырья или Достоевские. Они были первыми челноками, прообразом наркотрафика того времени – ездили на юга, где не столько чего-то там покупали, сколько просто пакостили на дачках, вырывая маки под корень. Правда бабушек под чистую не обижали – вырывали ровно две третьих от посаженного, чтоб бабушка на следующий год снова посадила. Тогда коммунизм ждали, официально считалось, что в СССР наркомании быть не может в силу социалистических условий, вот менты и смотрели на таких «дачников» сквозь пальцы – лишь бы в домики не вламывались. Ну а ночь напряженной работы давала от одного до десяти чемоданов сырья в зависимости от района. Достоевские жили по-ленински – в шалашах. Там же сушили мак, перебивали его, упаковывали в целлофановые мешочки, которые трамбовали в чемоданы. Как наберут нужное количество чемоданамов «шляпы», так и домой. К началу девяностых те наркоши уже физически вымерли. Но кто из наркоманов слышал рассказы долгожителей, то до сих пор поминают советское время, как райское. Сейчас ведь кругом
Время шло, Достоевский или на лево начинал солому сбывать и тогда из семьи изгонялся, или же наркоманский стаж давал о себе знать – уходила через уколы былая удаль. Такой становился семьянином – мало на что годным законченным наркошей. Семьянин мог долго жить в семье без забот – достоевские годовой завоз обеспечивали. Но были у семьянина и обязанности: надо было формально ходить на работу и быть прописанным на жилплощади, где бережно хранить семейную «соломенную шляпу». Шляпу на главной блатхате не хранили никогда. Позже, на курсе наркологии, когда я писал учебную историю болезни, мне один нарк рассказывал, что работал сторожем на складе. За год был на работе два раза, оба раза, чтоб «притаренный мешок заготовки» забрать; но его не выгоняли, так как начальник получал за него зарплату. Ну а работа «по-лимиту» позволяла ему быть прописанным в общежитии, где он хранил немного «шляпы» на текущие нужды и свободно вел ленинградско-наркоманский образ жизни образцового «семьянина». Подрабатывал он торгуя соломкой по сезону. Стакан молотого на кофемолке мака стоил 10-25 рублей – смех, уже к началу Перестройки в середине 80х в «межсезонье» цены взлетели до 100 рублей, что и стало началом конца «наркомовской семейности». Опять прав Ленин – «капитализм подвергает сомнению устойчивость семейных отношений, когда туда приходит капитал». В одном великий Ильич ошибся – не о тех семьях писал.
Однако наркоманская судьбинушка скоротечна, и примерный семьянин довольно быстро превращался в никчемное дерьмо. Ничего не мог – ширяться только, да гепатитом с сифилисом болеть (СПИДа тогда не было). Но семья молоденького «старичка» не бросала и определяла его в «прокормыши». У зеков слово «прокормыш» совершенно иное значение имеет – это тот, кого «волки» на побег с собой берут, чтоб сожрать, как свинью по дороге. Как ходячий продуктовый запас. Так вот зековского и наркоманского прокормыша путать не надо. У наркоманов «прокормыш» тоже животное, но он больше не свинью, а кролика напоминал – когда они свое варево варили, то испытывали его всегда на этом организме. Если прокормыша цепляло без иных видимых последствий, то все дружно кололись – биопроба прошла успешно, ширево безопасное. Ну а если прокормыш загибался, то последнего надлежало порезать в ванной на куски, затем куски пропустить через мясорубку, а полученный фарш можно было удобно спустить в унитаз – такое тихое исчезновение асоциального элемента гарантированно проходило без последствий. Ну а битые кости можно было незаметно в сумочке вынести и за городом тихонько в костерке спалить. Могил у прокормышей не было. Шашлычный запах над полями был их последним пристанищем. Ну а если прокормыш не загибался как положено, а застревал где-то между смертью и жизнью (если такое бытие можно было назвать жизнью), то иногда в наиболее сердобольных семьях вызывали «Скорую Помощь».
На момент моего «семейного» вызова по скорой с наркоманией все было в порядке – у власти сидел Андропов, и по его словам надо было бороться больше с нарушениями трудовой дисциплины. Как и все его предшественники, он считал, что наркоманов в СССР официально нет. Точнее, как он считал, я не знаю – это так мы с его слов считали. Поэтому то, что я увидел на «семейной блатхате», повергло меня в легкий шок.
Заходим в подъезд. Судя по номерам, квартира на третьем этаже. До этого этажа подъезд немного облеван, хотя выше похоже чисто. Звоним. У дверей непонятная суета. Звоним второй раз, третий… Наконец открывают. В прихожей кто-то лежит. Спрашиваем, не это ли больной. Оказывается это здоровый, которому вполне хорошо. Переступаем через этого «хорошего» и на входе в зал сразу видим еще парочку «здоровых» в отключке. Наш гид – девчушка лет семнадцати, похожая на сорокалетних заключенных из концлагеря Освнцим, проводит нас в спальню. В луже, состоящей из смеси жидкого кала, мочи и рвоты лежит нечто. Переворачиваем это нечто – оказывается вполне молодой парень лет 27-ми. По всему видно, что отходит – сознания нет и агонирующее дыхание Чейн-Стокса. Вообще типичный передоз проходит по типу угнетения дыхательного центра, поэто Чейн-Стокс у них редкость. Заподозрили отравление или аэроэмболию мозга. Нарки нашу версию аэроэмболии (закупорки сосудов мозга или сердца случайно попавшим воздухом) сразу отвергли – говорят, мы не ваши медсестры-неумехи, мы внутривенные инъекции делать умеем! Получается острая интоксикация некачественным ширевом. И вправду – была весна и заготовленная «шляпа» у них кончилась, вот и решили они сварить нечто из дички, что кто-то собрал в Кандалакше. Ну на вечной мерзлоте опиумный мак не растет – там растет пушистый полярный мак. Опиатов в том маке нет совсем, или даже если есть, то в следовых количествах. Зато много изохинолинов – той же дряни, что содержится в белладонне и белене. Получается, что объелся нарком белены, да в жуткой дозе и по вене. По их рецепту сильная вытяжка ядов получается, да мимо печени – прямо в мозг. Делать нечего, диагноз ясен, надо в Военно-Полевую Терапию или в токсикологический центр эвакуировать.