Курган 1. Гнилая топь
Шрифт:
– Тихо, тихо, – встрял Велислав, видя, как разошелся обычно спокойный Прозор. – Что за албаст такой? Остынь, а лица на Борко нет оттого, что покойника увидел. Заорал, все слышали. Тут любой богатырь испугается. Он за защитой кинулся, а тут ты мечом на него машешь. Ну-ка говорите, что за албаст? Какой такой упырь? Утопленник это, Веденя Водяной. Но ведь ворота заперты, не войти ему. – Тут Велислав грозно цыкнул на Борко: – Да не трясись ты, воин! Успокойся. Говори, Борко, по порядку: что там внизу было? А вы спорщики помолчите пока, а то заладили: албаст, не албаст. Упырь какой-то неведомый… Рассказывай, Борко, только внятно: без этого а-ва-ва, а то на всю жизнь заикой останешься.
– За кабанчиком я пошел, ты ж видел, Велислав, – сглотнув в горле ком, ответил Борко. Затем голос молодца окреп, дрожь исчезла. – Попутно чеснока, лука набрал. Водки, как
Ну что ж, вроде Борко и не рассказал ничего страшного, но им уже не по себе. Княжич Добромил придвинулся ближе к печи, Милован теребил нашейный оберег: серебряный многолучевой круг – символ солнца.
– Чем швырнул-то? – озабоченно крякнул Любомысл. – Ну, в Веденю чем бросил, что он исчез сразу?
Борко пожал плечами. Разве упомнишь?
– Не знаю, Любомысл. Лук в связке был, чеснок… Еще что-то нес. Кабанчик вот, – Борко приподнял освежеванную тушку лесного поросенка. – Я ни за меч, ни за нож схватиться не успел. Не помню, Любомысл. А что?
Любомысл переглянулся с Прозором. Кивнув головой, протянул: – Да-а-а! Прав ты, Прозор! Упырь это, албаст. Вот только откуда? Ты сам-то что про упырей-албастов знаешь? Про них никто, кроме как на Змеиных Островах не слышал. Там у этой нежити дом. На тех островах она прочно засела. Так ведь там и мореходов-то, почитай не бывает. Далеко эти моря.
У княжича Добромила и Милована глаза округлились от любопытства: про упырей, лежащих в могилах и по ночам пьющих людскую кровь они слышали страшные сказки. Велислав мрачно смотрел на проход за спиной Борко и неторопливо поглаживал черен меча. Борко опустился на скамью и дрожащей рукой тер мокрый, с налипшими светлыми прядями, лоб. Молодец потихоньку успокаивался.
– Да вот, довелось как-то про них слышать, – с какой-то непонятной тоской сказал Прозор. – В нашей деревеньке несколько лет один человек жил, бывший беглый раб. Книгочей, у-у-у!.. – протянул Прозор, закатив вверх глаза, и этим показывая, каким грамотным был этот человек. – Великий мудрец! Он детишек вечерами собирал вокруг себя и разные истории рассказывал. И про чудеса, которые на земле есть, и про страны разные говорил. Про колдовство: белое и черное. Про волшбу: добрую, злую и о которой даже лучше не думать. Мудрец этот много чего знал. С деревенским знахарем дружил, травы лесные с ним собирал. К волхвам в лес ходил, с ведунами знался. А что он искал, мы так и не узнали. Умер рано: хворал, жизнь-то до наших лесов у мудреца тяжелая была, одно слово – рабство. Поди-ка, денно и нощно помаши веслом! Тут и молодой не сдюжит. А мудрец в летах был. Хороший человек, – вздохнул Прозор, – к праотцам проводили достойно, челнок снарядили и сожгли по вере нашей. От него я про упыря-албаста и слышал.
На губах Прозора появилась грустная улыбка. Приятно вспомнить о хорошем человеке, с которым в детстве свела судьба. У сурового дружинника даже взгляд стал отрешенным и туманным. Впрочем, ненадолго: мудрец давно ушел к праотцам, а вот то, что он рассказывал деревенским ребятишкам неожиданно подтвердилось через много-много лет.
– Я, когда на реке увидел Веденю, то не сразу сообразил, что просто утопленники по воде не ходят, – продолжил Прозор, – я твердо знаю. А этот шел, величаво, или, скорее трудно – будто что-то мешает. Но быстро, глазом только моргнешь, а он уже вон где, в другом месте! Тут меня бах! Вспомнил, что мудрец говорил: эти упыри ходят быстро, что по воде, что по суше. И главное, вода их не принимает, выталкивает! Когда он голоден, то не может в нее войти, плохо ему там. И еще он может в любую щель затекать, в воду обращаться, а затем снова в нежить. В общем, нечего мудрить, упырь-албаст это!
– Дядька Любомысл, – испуганно прошептал княжич, – а что упырь еще делает? Мне рассказывали про русалку-лобасту, что в грязных прудах живет. Названия-то похожи: албаст – лобаста!
Любомысл, задумавшись, тихонечко покашливал. Худое худым и кончается, что еще принесет эта ночь?
– Сейчас расскажу, Добромил. Только сначала вот что. – Старик повернулся к Борко. – Спустись-ка ты молодец вниз. Да-да! На нижний ярус спустись и набери там больше чесноку. Ты знаешь, где он, брал оттуда. Тащи сюда сколько сможешь, понадобиться.
– А Веденя? Утопленник? – побледнел Борко. – Упырь, или как вы его называете – албаст? Вдруг он там?
– Был бы он там, нас бы тут не было! Иди, нет его. В башню через ворота упырь точно не войдет. Нет ему сюда хода, ты закрыл. Все, неси чеснок скорее.
– Почему ход закрыт? – спросил Прозор. – Ты уверен? Любомысл?
Старик кивнул. Странно, что Прозор сам не догадался почему упырю сюда не войти. Может, не знает?
– Да вот видишь ли, Прозор, этому молодцу, – Любомысл кивнул на Борко, – удача благоволит. Впрочем, и нам пока тоже, – хмыкнул старик. Он чесноком спасся, которым с перепугу в албаста швырнул. Связка-то, чесночная, небось у ворот внизу валяется? Сюда ты без нее влетел, и без лука. Так, Борко? Так! – сам себе ответил Любомысл. – в руках у тебя только кабанчик и кувшин были. Там чеснок, у ворот. Он нежити путь закрыл и отпугнул. Иначе упырь сейчас бы тут бродил. По стенам албаст лазать не может – тяжел. Так что неси чеснок, Борко. Будем бойницы и все щели внизу запечатывать. Да не бойся ты! – улыбнулся Любомысл. – Нет его там! Иди!
Борко нехотя встал и не торопясь пошел к проходу вниз. Добромил и Милован сочувственно смотрели вслед. Любомысл, поймав взгляд Велислава, улыбнулся и кивнул: «Мол, все хорошо!»
– Был бы человек, – бубнил Борко, – с ним бы разговор короткий был: отведал бы моего меча или кулака… А так – утопленник… Упырь… албаст… Невесть что. Только нежити мне недоставало.
Недовольно бурча Борко скрылся в проеме.
– Так вот, – сказал Любомысл. – Албастов в Альтиде нет, и до сегодняшней ночи не было. Мало кто о них слышал. Теперь и вы знаете. Ты, Добромил, верно подметил: между ним и русалкой-лобастой только слова схожи. И албаст, и лобаста – это нежить, что в воде обитает. Хотя лобаста, она не совсем русалка. Вы же о русалках-берегинях слыхали. А иным и повезло: даже видели. Я вот не сподобился, а жаль. Они веселые, и вреда от них нет. Ну пошутят иногда, так ведь и люди тоже веселятся. Хоть русалок и нежитью считают, но мне кажется – зря. Душа у русалок-берегинь беспременно есть. А вот русалки-лобасты, они иные. Вот уж кто и есть самая настоящая нежить, так это они. Вот и упырь-албаст, что в рыбака Веденю перекинулся, тоже нежить. Даже хуже – он и не мертвый, и не живой. И не Веденя это, а просто видимость. Но кровь рыбака в нем еще плещется.
Послышались быстрые шаги, – Борко обернулся мигом. Не очень-то молодцу хотелось задерживаться внизу. Один, в полутьме! По стенам бегают тени от скудных светильников. Мерещится – за каждым бочонком, позади мешков поджидает кто-то неведомый и страшный – хуже упыря.
Но дело сделал. Увидя обвешанного чесноком Борко Любомысл довольно крякнул. Молодец, не побоялся снова вниз сходить. Будет из него толк. И Велислав с Прозором смотрели одобрительно: справный дружинник выйдет, себя пересилил и нежити не испугался.