Курица в полете
Шрифт:
— Элка, похоже, тебе надо отдыхать только в Тунисе! Ты уже выглядишь изумительно.
— Ну еще бы! Сплю как убитая, а в Москве ворочаюсь полночи с боку на бок! Да еще море и солнце!
— Не ври! Тут что-то еще! У тебя мужик завелся, я чувствую! И ты просто сволочь, что молчишь!
— Нет у меня никого, просто я освободилась от прошлого!
— Так я тебе и поверила! — добродушно проворчала Маша.
Про ее личную жизнь Элла знала все!
— Элка, а ты на экскурсию не хочешь поехать?
— Нет, о достопримечательностях Туниса я все знаю от тебя, с меня хватит, — отмахнулась Элла. — Мне и так хорошо!
В гостинице их кормили завтраком и ужином, а обедать они ездили
Но к пяти часам старались вернуться в гостиницу, потому что именно в этот час во дворике с фонтаном начинался потрясающий птичий концерт.
Вокруг дерева, заросшего какими-то вьюнками, сновали десятки маленьких птиц. Они свистели, чирикали, гомонили на все лады, а в шесть все стихало и опускалась темнота. Спать они ложились в девять.
— Это здорово, что мы тут живем по московскому расписанию, — говорила Машка, всегда ответственно относившаяся к своему и Эллиному здоровью. — Организм не тратит силы на перестройку! Если так отдыхать, недели вполне достаточно.
— Не в этом дело, Машуня, — смеялась Элла, просто мы с тобой уже старые, нас не тянет на танцы и блядки!
— Танцы вообще не моя стихия, а какие тут блядки? С кем?
— При большом желании можно, наверное, найти, — смеялась Элла.
— Да ну, в прошлый раз ко мне в Порт-эль-Кантауи пристал какой-то парень, молоденький, лет двадцать наверно, местный. И что-то он мне предлагал, я долго не могла понять что…
— Он тебе свои услуги предлагал, что ли?
— Именно! Я когда сообразила, от брезгливости чуть не блеванула. А он все объяснял, что это его профессия, что у него замечательно стоит и мы управимся за десять минут. Еще сказал, что обычно русские дамы очень легко откликаются на такие предложения. Брр!
— Он красивый был? — полюбопытствовала Элла.
— Даже рядом не сидел.
— Ты мне про это не рассказывала.
— Я просто забыла о нем как о смерти, а сегодня увидала ту скамейку в порту, на которую меня угораздило тогда сесть, вот и вспомнила.
— Жалеешь, что отказалась?
— Спятила, да? Я еще не в том возрасте, чтобы покупать мужиков. У меня, слава богу, этих проблем нет.
— Не хочу говорить о проблемах, не хочу говорить о мужиках, хочу мороженого!
А Воронцов между тем томился в Москве. Следующая экспедиция откладывалась по независящим от него причинам. Его фильм о коалах был оценен работодателем очень высоко, но почему-то его все не пускали в эфир, то ли придерживали к Рождеству, то ли руководствовались какими-то другими соображениями, но деньги, которые он запросил на следующий фильм, были пока под вопросом. И он маялся. К тому же скучал по странной, как ему казалось, женщине. Но особенно странным казалось ему само его влечение к ней. Она была совсем не в его вкусе, но, проведя с ней ночь, он почувствовал, что пропал. Кажется, пропал… С ней он вдруг ощутил покой и.., защищенность, что было уж совсем дико. От кого и от чего нужно защищать сорокашестилетнего мужика, три четверти времени проводящего в джунглях, саваннах, горах…
Ему показалось еще в их первую встречу, что она сама нуждается в поддержке и защите. И вот поди ж ты — вильнула хвостом и улетела отдыхать с подругой… Он к этому не привык. Женщины обычно готовы были на любые жертвы ради его внимания.
И какие женщины! А эта толстушка наплевала на него и все утро только и думала, что боится летать.
Но какая она милая, какая нежная и горячая…
По спине даже пробежал озноб при воспоминании о ней. Черт знает что! А может, позвонить ей сейчас и предложить руку и сердце, а? Она будет идеальной женой. С чего это я взял? Что в ней идеального?
Не успел я войти, как она… А может, она всем так легко дает? Есть в ней что-то такое… Готовить, похоже, умеет, бутерброды, во всяком случае, были великолепны, а трепотня про картошку с селедкой не более чем неловкое кокетство. Я готов каждый день есть на завтрак такие бутерброды. Но я ж;, ее знаю только с одной стороны. А может, она непроходимая дурища? Что я за идиот, мне же не двадцать лет, почему надо сначала завалить бабу, а уж потом разбираться, какая она… Глупо до изумления! Каждый раз даю себе слово, что поумнею, а как доходит до дела… Но она ведь тоже не сопротивлялась, видно, давно не трахалась как следует. Живет одна, присутствия мужика в доме не ощущается, большого спроса на нее с такой фигурой, наверное, нет, хотя кто знает.., я же вот запал, да еще как! Какая же все-таки глупость эти стандарты. Почему надо на них равняться? Наверное, в подкорке у меня жила тяга именно к такой женщине, но в нашем кругу такие женщины немодны… А я больше не могу видеть эти живые мощи. Не могу и не хочу! Она такая мягкая, шелковистая, от нее так дивно пахнет нежарким летом, клубникой, арбузом… Э, да ты, Митяй, похоже, втюрился как мальчишка… «Я боюсь», — сказала она… Ерунда, вовсе не летать она боится, она меня боится… Или себя… Как она дернулась, когда я назвал ее любимой женщиной. Видно, много пустых слов в жизни слышала… А я сам разве не говорил бабам черт-те что, когда хотел их? А ведь это гнусно, Митяй! Они же, дурочки, хотят любви, жаждут этих слов, наверное, даже больше, чем самой любви… Верят… Строят планы, надеются… Стоп, что это за покаянные, пресные мысли? Что ж делать, если бабы так устроены? Не надо быть дурами, сами виноваты… Кто вас заставляет верить нашему брату? А она вот побоялась поверить, значит, умница, значит, осторожная… Но с другой стороны… Хрен знает что, лежу и предаюсь таким кретинским мыслям. Это никуда не годится. Бог с ней, с этой Эллой. Уехала, и ладно. Но от мыслей о ней он возбудился и позвонил Ире, той самой балерине, с которой был в гостях у Махотиных. Вот поеду сейчас к ней — и все как рукой снимет!
Так он и сделал. А что, он же не давал обета целомудрия после одной ночи. Бред сивой кобылы!
До отъезда оставалось еще два дня. Подруги в полном блаженстве сидели на террасе, наблюдали за птичьей суетой и прихлебывали странный сладковатый чай из маленьких стеклянных чашечек, на дне которых лежали очищенные кедровые орешки.
— Вкусно, да? — спросила Маша.
— Да! — радостно отозвалась Элла. Она сумела Заставить себя не думать о том, что будет в Москве.
Но одно она знала точно — в среду она выйдет на работу. Там, конечно, ее будут спрашивать, неужто это в Вене она так загорела? Врать не хотелось, а говорить правду тем более. И она решила, что скажет, будто ездила в Тунис вместе с матерью.
И вдруг, впервые за эти дни, у нее зазвонил мобильник. Она вздрогнула и выхватила его из сумки.
Номер был незнакомый. Митя?
— Алло! — крикнула она так, что люди за соседним столиком удивленно оглянулись. — Алло!
— Элла, вы? — Она сразу узнала голос Пузайцера, и у нее заболело под ложечкой. — Элла, вы можете срочно приехать?
— Куда? — хрипло спросила она.
— Как — куда? В Останкино! Время не терпит!
— А что случилось?
— Приезжайте, надо поговорить!
— Я не могу приехать, я в Африке!
— В какой еще Африке, к чертовой матери Африку!
— Но я действительно в Африке, в Тунисе.
— Что вы там делаете, черт бы вас побрал, когда вы нужны тут!
— Отдыхаю.
— О господи, только этого мне и не хватало!
Она отдыхает, а у нас тут пожар, наводнение и геморрой одновременно!