Курлышка
Шрифт:
— Что-нибудь нарисую, — сказал Айдос и взял фломастеры.
Минут через пять на бумаге, разметав огненную гриву, раздувая ноздри, летел сказочный конь. Копыта едва касались зелёной травы, а трава гнулась и трепетала, как от сильного ветра.
— Можно, я этого коня себе возьму? — спросила Даша. — Тебе не жалко?
Айдос пожал плечами:
— Нисколечко.
Прозвенел звонок, и Даша села на место. Надув губы, Галя отвернулась от нее.
— Ну как ваш журавль поживает, Даша? — неожиданно спросила Анна Матвеевна.
— Поправляется
— Вот и хорошо. Скоро на экскурсию поедем: сначала на зерноток, потом на молочную ферму, потом на подстанцию. Тогда и журавля посмотрим.
Тётя Фая погостила несколько дней и уехала. Дом опустел, как бывало после отъезда бабы Усти. Придя из школы, Даша сиротливо слонялась по комнатам: «Правду говорит тётя Фая — живём на отшибе, скука такая».
— Даша, садись, быстрей делай уроки, а потом картошку будем перебирать, — сказала мама.
Из учебника арифметики выпал листок. Айдосов конь! И как Даша про него забыла…
— Дай мне кнопок, — попросила она маму. — Я коня к стенке над столом прикреплю.
— Ещё не хватало стенки портить, — возразила мама. — Если уроки сделала, бери совок, веник да полезай в подполье. Надо место для картошки приготовить.
Подполье было глубокое и просторное, как комната. Здесь стоял прохладный земляной дух. От бочек с солёными огурцами и помидорами тянуло запахом укропа, чеснока, хрена.
— Я крышку захлопну, — сказала мама. — Крикнешь, когда закончишь, а то Николка так и норовит в люк завалиться.
Грохнула крышка люка, и сразу стало тихо, лишь наверху слышался дробный топоток Николки. Подполье было разгорожено досками: отсек для свёклы, отсек для моркови, три отсека для картошки — крупной на еду, средней на семена и совсем мелкой и резаной на корм домашней живности. Даша представила, сколько времени придётся сортировать ту картошку, что под навесом, и ей стало тоскливо. Ссыпать бы всё разом — чего там, потом разобрались бы. Но порядок есть порядок, и его тоже установила баба Устя. Под ногами шнырял Прошка — он свободно входил и выходил через отдушину в фундаменте, сквозь которую просачивался слабый свет. Мышей Прошка давно всех переловил, но, видно, надеялся, что хоть Даша какую-нибудь вспугнёт. Мышей не было, только бледные ростки забытых прошлогодних картофелин тянулись в сторону отдушины. Прошка потёрся об ноги Даши и заскучал о дневном мире, где летают бабочки и можно сцапать зазевавшегося воробья.
— Прошка, не уходи, мне скучно, — попросила Даша, но кота и след простыл.
Сверху с половиц свисала пыльная косматая паутина, по углам прятались жутковатые тени. Скорее бы выбраться отсюда! Наконец всё было чисто выметено и сор в ведро сложен.
— Мама, открой! — крикнула Даша.
Молчание.
— Мама, открой, пожалуйста!
Забыла она про неё, что ли? Под лесенкой стояла бочка с засохшей извёсткой. Даша выдернула из неё палку и застучала в половицу. Крышка люка отворилась.
— Стучу, стучу, — обиженно говорила Даша, вылезая, — а ты не слышишь.
— Дашенька, прости меня, — сказала мама. — Я тут с Николкой… Он ведь напрокудил, коня твоего порвал.
— Ну вот, так я и знала! Так и знала! — повторяла сквозь слёзы Даша. — Хотела же я его на стенку повесить, Николка бы не достал.
— Там и конь-то был… — утешала мама. — Папа тебе в десять раз лучше нарисует.
— Хоть в десять, хоть в сто, хоть в тысячу — всё равно такого не будет…
— Ну ладно, Дашенька, не сердись. Папа ждёт. Пойдём картошку перебирать.
— Надоела мне ваша картошка!.. Только и знай — работай: Николку нянчи, корову дой!
Тут Даша поперхнулась, увидев, как изменилось лицо у мамы. Рыжуху ведь она всего один раз и доила, и то самовольно. Чего же попрекать-то? Но что-то нашло на Дашу, и она продолжала:
— Другие девочки играют, а я всё работай да работай… — Она сама не замечала, что говорит в точности словами тёти Фаи.
— Вон Аля, и в Ленинграде была, и в Сочи, а я так здесь всю жизнь…
— Так вот ты как, — сказала мама. — Ладно, как-нибудь без тебя обойдёмся. Вот тебе двадцать копеек, в кино сходи…
— Сегодня нет кино, сегодня понедельник, кино вчера было.
— Ну дома поиграй. Книжку почитай. Отдохни, дочка…
Мама взяла Николку и вышла во двор. Даша посидела немного, потом приподняла уголок занавески. Николка таскал за верёвочку игрушечный самосвал с песком, а мама сидела на перевёрнутом ящике возле громадной кучи картофеля. Подошёл папа с вёдрами, что-то спросил у мамы — наверно, где Даша, — и мама ответила, после чего лицо у папы стало невесёлым. Он принёс ещё один ящик и сел рядом с мамой. «Ну и ладно, ну и пусть… — растравляла себя Даша. — Стенку ей было портить жалко, а родную дочку не жаль. Только Николушку своего любит…»
Даша уложила в портфель учебники и тетради на завтра; подумала и вытащила из-под кровати коробку с куклами — давно она в них не играла. Платья бы им постирать надо, вон как запачкались… Но тут Даша представила, как она будет развешивать куклины платья во дворе на верёвке, на глазах у папы и мамы, и ей расхотелось стирать. Села рисовать — какие-то рожи получаются. И книжка неинтересная попалась.
Даша взглянула в окно. Картофельная куча не убывала. «Этак они без меня долго провозятся». Куклы отправились обратно в коробку, а Даша надела старую курточку и вышла. Папа и мама так были заняты переборкой картофеля, что даже не заметили, как она подошла.
— Смотри, ты вон гнилую картошку в ведро бросил, — громко сказала Даша папе.
— Неужели? — удивился он. — И правда…
— Вёдра полные, неси, — скомандовала Даша и, когда папа поднялся, уселась вместо него на ящик…
Снова всё пошло своим чередом: папа носил вёдра с картошкой теперь уже в подполье, а мама и Даша перебирали. С полчаса они молчали, потом Даша вспомнила:
— У нас скоро экскурсия будет сюда, на подстанцию.
— Да что ты! — ахнула мама. — Весь класс приедет? И Анна Матвеевна?