Курлышка
Шрифт:
— Сейчас мы бутылочки откупорим. Вот так… Селёдочку очистим, лучок нарежем, колечками, вот так…
— Беспокойная душа, — говорила, позёвывая, тётя Фая. — В поезде так сладко дремлется, а он: «Не спите, смотрите на природу». А на что смотреть? «Вон ворона полетела… Вон лошадка бежит…» Совсем затормошил. А с квартирой-то как, Сенечка?
— Идеально! Вот сдадут новый дом со всеми удобствами… Селёдочку постным маслицем польём…
— Да когда сдадут-то?
— Ну… к весне обещают.
— Надо,
— Директор «Тополиного» слов на ветер не бросает, — возразил молчавший до сих пор Павел Ефимович. — Он, прежде чем вас пригласить, дотошно у меня выспросил: что за человек, откуда, можно ли положиться. Откровенно говоря, с культурой у нас тут слабовато. Приезжал тут один, вроде и не забулдыга, в шляпе… Авансов набрал на костюмы для самодеятельности — и поминай как звали. Потом через милицию разыскивали…
— Нашли? — спросила тётя Фая.
— Нашли. Да толку что? Денежки тю-тю, сейчас где-то срок отбывает. А я как-то в Доме культуры электрическое хозяйство проверял, так обратил внимание… Чего только уже не накупили: рояль, духовые инструменты, балалайки, гитары, и всё без дела пылится. Кино гонят — вот и вся недолга. — Папа разговорился на удивление. Похоже, дядя Сеня ему понравился.
— Ну, Сеня такое колесо раскрутит, — заверила тётя Фая. — Вот увидите. Значит, пока не будет квартиры, мы у вас поживём. Не возражаете?
— Фаечка! — мама даже задохнулась. — Родненькие вы наши… Уж так мы вам рады-радёшеньки…
Николка ёрзал на коленях то у мамы, то у тёти Фаи, всё тащил с тарелок, бросал Прошке под стол, наконец, стукнул вилкой по дяди Сениной рюмке и разбил её.
— Да уймёшься ты, непоседа? — крикнула мама. — Даша, займи его чем-нибудь. А ты, Алечка, сиди, сиди за столом — ты у нас гостья. Покушай хорошенько с дороги…
Даша нехотя вылезла из-за стола, села с Николкой на диван и стала лепить для него из пластилина разные фигурки, прислушиваясь к разговору взрослых.
— Воздух у вас тут, пьёшь — не напьёшься! — говорила тётя Фая. — А мы рядом с асфальтовым заводом жили, загазованно, дышать нечем. Мимо дома грузовики то и дело, ни днём ни ночью покоя нет. Давление у меня так и скачет. Вернулась я от вас и говорю Сене: «Чего мы за этот городишко держимся? Зарплата и там такая же будет, квартиру с удобствами обещают. Сейчас в деревне люди, как в городе, начинают жить…»
— Так сказать, стирание граней, — вставил дядя Сеня.
— Вот именно. К тому же Наташе ребятишек поможем поднять. Сеню, правда, ещё массовиком в санаторий звали, перед самым отъездом. По здоровью-то мне подходяще, да мы уж к вам твёрдо решили…
— Ты и здесь поправишься, Фаечка, — горячо заверила мама. — Вот погоди, Рыжуха отелится — парное молоко, свежие сливки…
— А как у вас насчёт рыбалки? — интересовался у папы дядя Сеня.
— Как же… Есть. И зимой подлёдный лов на озёрах.
Николка улучил момент, цапнул все фигурки — лошадь, корову, собаку — и смял в один комок.
— Николка, дай сюда!
— Не дам!
— Ну и лепи сам! — Даша отвернулась к окну.
Николка сразу стал теребить её за платье и протягивать пластилин:
— На, на!
— Мне не нужен пластилин от такого жадины! — оттолкнула его Даша и тут же пожалела: он завизжал так пронзительно, что все оглянулись.
— Крикса, плакса, слёзная клякса, — шёпотом сказала Даша.
Николка завопил ещё пуще.
— Ну что ты с ним, как с ровней! — прикрикнула мама. — Прямо всего издразнила…
— Николушка, не плачь, — Аля вышла из-за стола, взяла Николку за руку. — Пойдём Курлышке яблочка дадим.
— Он яблоки не ест, — возразила Даша. — И потом, он клюётся, учти.
— Да что ты говоришь! — шутливо ужаснулась Аля. — Придётся учесть, что клюётся. А яблоко, между прочим, он у меня уже с утра ел…
Вот как, оказывается, она уже и с Курлышкой освоилась, не только с Лапиком. Даша вошла в мастерскую следом за Алей и прикрыла за собой дверь. Её удивил вид журавлёнка. Что-то задорное в нём появилось. Вытянув шею, отставив назад ногу, он боком поглядывал на Алю, но когда она подошла ближе, не выдержал — отступил в угол к верстаку. Дальше отступать было некуда. Аля подошла совсем близко и протянула Курлышке ломтик яблока. Он закрутил головой, а потом вдруг отважился и выхватил ломтик из Алиных рук.
— Бедняжечка… Кто же тебе крылышко подшиб?..
Аля притронулась к Курлышкиному красному чепчику.
Он дёрнулся, втянул голову в плечи.
— Я бить не буду… Я только поглажу… Вот так… Вот так…
Аля поглаживала журавлиную шею, перебирала пёрышки…
— А горошек зелёный ты ешь? Даша, принеси, прямо на тарелке…
Горошек пришёлся журавлю по вкусу, а когда собрались уходить из мастерской, он вдруг вытянул шею и тревожно крикнул:
«Кур-курр!» — и в крике этом прозвучало: «Куда ты? Не уходи!»
Даше вслед он так не кричал, а ведь сколько возилась она с ним, кормила, поила…
— Это потому, — объяснил папа, — что нас он боится, мы ведь с мамой ему больно делали, когда лечили.
— А я? — возмутилась Даша. — Я ему больно не делала!
— Всё равно. Ты перед ним появилась, когда ему очень плохо было, он это запомнил. А сейчас он уже почти здоров, ему ласка приятна, вот Аля и сумела к нему подойти.
— Ата-тушеньки-та-та! Ата-тушеньки-та-та! — выплясывала Аля вприсядку с Николкой, и он захлёбывался от восторга.