Куролесов и Матрос подключаются
Шрифт:
— Саша! Я вас люблю!
Глава пятая. Бильярд по-кармановски (Продолжение)
Шары скатили в средину бильярда, накрыли их деревянным треугольником, выравнивая пирамиду.
Журавель наточил мелом кий, сложил из кисти левой руки какую-то немыслимую дулю, сунул в дулю кий и тыркнул по шару. Стремительно покатился шар по зелёному сукну и врезался в пирамиду. Она развалилась от удара, и два шара сразу провалились в лузы, забитые мятыми трёхрублёвками.
—
— Не скажу, — ответил Зябликов, сжав зубы.
— Тогда игра недействительна! Сейчас же выковыриваю из лузы сторублёвку и иду пешком в город Курск. Говори, свинья двухмордая!
— Дорогой сэр, — скрипя сердцем и нервами, сказал Зябликов и снова ударил в шар.
На этот раз удар не получился. «Двухмордая свинья» сделала своё чёрное дело. Шары бестолково потолкались друг о друга и стали по местам. Для Лошакова образовалась самая настоящая подставка! Бильярдисты меня понимают!
— Какой мелкий таракан! — приговаривал Лошаков, намусоливая мелом кий. — Пельмень с камнем! Дуб! Не понимаю Кудасова! Как он мог подарить кий такому мракобесу?!
Наевшись, Лошаков всегда обнаглевал до безумия.
— Смотри, свисток! — кричал он Зябликову с другой стороны бильярда. — Смотри, блокнот кооператора! Сейчас я ударю и с твоей, с позволения сказать, «головы» посыплется прах! Только попрошу над бильярдом не сорить. Отойди в угол, к урне и сыпь прах там.
Так разговаривал гражданин Лошаков, обходя бильярдный стол со всех сторон, а бить по шару он никак не собирался. Наконец, всё-таки приложился, прицелился основательно, вздохнул и сказал:
— Нет, не могу. Стыдно играть против такого млекопитающего настоящим кием. Дайте мне половую щётку.
И он схватил половую щётку, стоящую у стены, приложился и вмазал — и шар влетел в лузу.
Дикий рёв раздался в бильярдной, и под этот рёв Лошаков загнал щёткою в лузы ещё два шара.
< image l:href="#" />Зябликов омертвел.
— Не знаю, чем дальше бить, — жаловался Лошаков ревущим и стонущим зрителям. — Даже играть щёткой против этого паразита — роскошь. Дайте мне стул и оторвите от него ножку. Буду играть ножкой стула. Впрочем, не отрывайте, я буду играть цельным стулом.
И он взял стул и стал прикладываться к шару стулом.
— Ножки уж больно кривые, — рассказывал он зрителям. — А ничего не поделаешь, против этого натюрморда надо играть кривым предметом. Сейчас ударю, только пускай он снова скажет «дорогой сэр».
— Не скажу, — сжав зубы, пробормотал Зябликов. — Игра аннулирована!
— Э, нет, нет! — заорало общество, из которого Зябликов повынимал в своё время немало трёхрублёвок. — Сдался! Сдался!
— Если сдался — деньги мои! — сказал
— Я не сдался, дорогой сэр, — сказал Зябликов. — Бейте!
— Сейчас вдарю! Вдарю стулом по твоим трёхрублёвым нервам! У тебя ведь и вся душа стоит три рубля! Не больше, никак не больше! Бью по трём рублям! Играю свояка!
С огромным стулом на плече Лошаков прицеливался особенно тщательно, да и шар-то был трудный, свояк.
— Тишина в павильоне, — приказал Лошаков. — Я готов! Замрите! Мотор!
Все замерли, и Лошаков легко катнул стулом шары. Шар с номером на боку 13 повлёкся по зелёному сукну, стукнулся об шар с номером 8, отскочил от него и медленно провалился в лузу, где лежала лошаковская сторублёвка.
Обвал воплей рухнул в бильярдной. Шара, забитого стулом, кармановцы ещё не видывали. Они кинулись обнимать Лошакова, тискали его и целовали, требовали автограф, приглашали в театр. Многие просили подержаться за стул. Трогать понапрасну победный стул гражданин не позволил, сел на него, успокаивающе замахал ладонью:
— Должен передохнуть… нервное перенапряжение… Чем играть дальше — вот вопрос. Нет ли у кого зубной щётки?! Или урной попробовать? Дайте урну!
В этот момент триумфа и славы на плечо гражданина Лошакова легла тяжёлая и властная рука и послышался хриплый стальной голос:
— Урны не надо! Ваши документы!
Глава шестая. Звуки бака
— Когда же? — спросила Шурочка. Она прижимала к груди эмалированный бак с огурцами и глядела на Васю.
— Чего когда?
— Когда полюбил?
— Да пока ты ползала взад-вперёд. Нахлынуло.
— Тогда ползём вон туда, — сказала Шурочка, и, толкая перед собой бак с огурцами, она поползла на четвереньках в ту сторону, где бурьян был погуще.
Вася тронулся за ней. Вставать на ноги, подниматься во весь рост было неловко. Влюблённые, казалось им, должны ползти. Забравшись в глубину бурьяна, девушка оглянулась.
— А я что тебе, понравилась, да? Хочешь огурца?
— Очень понравилась. Хочу.
— И ты мне понравился, — сказала Шурочка, выбирая огурец поукропистей. — Потом понравился, когда я выползла назад с баком. Ты так жутко на меня глядел.
Вася и сейчас глядел на неё самым неожиданным образом, и Шурочка глядела в ответ, а в воздухе над ними что-то происходило, что-то шевелилось, возникали какие-то запахи и дуновения, какая-то пыль, отблески и дрожь. Всё это, взятое вместе, постепенно складывалось в небольшое облако, которое всё расширялось, расширялось. Скоро это было уже совершенно круглое облако, которое имело полтора метра в диаметре. Это было облако взаимной любви, которое и колебалось над бурьяном.