Куролесов и Матрос подключаются
Шрифт:
— Не понимаю, — сказал Вася, отдышавшись. — За что ко мне такие применения? Я же всей душой и телом, а меня чесноком душат.
— Так ты по фене ботаешь?
— Ботаю. Изо всех сил ботаю.
— А по-рыбьи чирикаешь?
— Чирикаю.
— Врёшь, скворец! На бугая берёшь! Порожняк гоняешь! Лапшу на уши двигаешь!
— Не двигаю, не двигаю я лапшу! — закричал Вася, потому что увидел, что Пахан сунул руку в карман, в котором тяжело болтался пистолет.
«Ну, попал! Вот уж попал-то! —
И он сморщил переносицу, но гипноз, собака, никак не появлялся, затаился, напуганный запахом чеснока.
«Ну тогда разумом, тогда разумом, — думал Вася. — Возьму его разумом, неожиданной мыслью. Задавлю интеллектом».
— За что такие придирки? — высказал вдруг Вася эту неожиданную мысль. — Почему глубокое недоверие? — продолжал он давить интеллектом. — Я же предупредил, меня же и угнетают!
— Феню не знаешь, — сказал Пахан и покачал квадратною будкой. — Ну скажи, что такое «бимбар»?
— Так вот же он, бимбар. Вот он! — И Вася вынул из кармана часы.
— А ну дай сюда.
Пахан схватил часы, щёлкнул крышкой, и часы взыграли:
«Здравствуй, моя Мурка, Здравствуй, дорогая. Здравствуй, а, быть может, и прощай…»И здесь автор должен, конечно, отметить редкую способность знаменитых часов: приспособляемость к обстоятельствам.
— Мурку играют? Всё равно, твоё-то время истекло. — И Пахан сунул часы в собственный карман. — Не знаю, откуда ты, да только мне ты живой не нужен.
Он зевнул и достал пистолет. И самое страшное показалось Васе именно то, что он зевнул.
— Нет, нет, — сказал Вася. — Я ещё живой пригожусь.
— Только не мне, — сказал Пахан и сразу нажал курок.
Грянул выстрел — и пуля-дура полетела в открытую Васину грудь. И последнее, что слышал Куролесов, был глупый и неуместный сверху крик:
— Только не по огурцам!
Глава девятая. Уходящая галоша
По маслятам да по моховикам капитан со старшиною добрались до улицы Сергеева-Ценского.
— Помню, брали тут двух самогонщиков, — сказал старшина. — Трудное было дело: они из самогонных пулемётов отстреливались, но мы их пустыми бутылками забросали…
— Ищите след, — прервал капитан неуместные воспоминания. — Грибов больше не видно.
— Как же не видно? Вон он гриб,
— Из-за этого самого забора они нас сивухой поливали, — задумчиво вспоминал Тараканов. — Инспектор Нахабин в обморок упал, но мы…
— Хватит, — сказал капитан. — Ищите следующий гриб.
Но больше, сколько ни оглядывались, грибов они не нашли ни пустым глазом, ни подзорной трубою. Единственное, что бросалось в глаза, была рваная галоша, лежавшая посреди дороги.
— Прекрасно помню эту галошу, — сказал старшина. — Она как раз болталась на ноге у самогонщика, когда инспектор Нахабин достал пистолет, но полковник Двоекуров сказал: «Не стрелять», — и галоша от ужаса упала. Только раньше она валялась вон там, у забора. Так-так…
— Это Васькина лапа! Галоша как подручное средство! Талантливый паренёк! Нам надо идти в направлении галоши.
— Пошли, — сказал капитан.
И они двинулись в ту сторону, в какую как бы шла эта галоша.
— Интересно, что будет дальше? Опять галоша?
— Ну нет, — сказал старшина, — вторая галоша осталась у самогонщика. Когда полковник Двоекуров приказал брать их живыми, мы с инспектором короткими перебежками…
— Хватит о самогонщиках! — приказал капитан. — Ищите след!
— Слушаюсь… так что второй галоши не будет… молчу, молчу… Итак, Куролесов хватает первое попавшееся под руку. Ему некогда, он торопится, надеясь на нашу смекалку. А уж смекалка-то у нас есть. У нас много смекалки. Вот глядите — консервная банка! Вот она где, смекалка-то!
— Не вижу здесь особенной смекалки, — заметил капитан.
Он, кажется, немного ревновал к такой большой таракановской смекалке.
Кроме того, капитан чувствовал, что Тараканов своей неумеренной смекалкой защищает право на ношение рыжих усов.
— Баночка лежит ненатурально! Она лежит донцем к нам, а дыркою чуть правее. Надо и нам подаваться правее.
Они подали правее и скоро наткнулись на бутылку из-под «Нарзана», чьё горлышко забирало ещё правее.
— Так, — сказал старшина, — глянем по направлению бутылочного горлышка. Так, так. Улица Сергеева-Ценского, дом 8.
— Надо проверить, — сказал капитан.
Здесь автор должен на всякий случай отметить, что капитан и старшина были в штатском.
— Нехороший дом, — сказал капитан, принюхиваясь, — от него чем-то пахнет.
— Не укроп ли?
— Да нет, чесноком и, кажется… порохом.
— Папиросы пятого класса… вон окурок валяется.
Долго и нудно капитан стучал в дверь. Профессиональный стук капитана растряс английский замок, в нём что-то пискнуло, и дверь отворилась.