Шрифт:
Мария ГАЛИНА
КУРОРТНАЯ ЗОНА
Повесть в рассказах
О СТРАНСТВУЮЩИХ И ПУТЕШЕСТВУЮЩИХ
Анне и Олегу Сон и всем остальным посвящается
– ...а на девятый день, - говорит Бэлка, - она ей приснилась. И говорит: "Туг очень холодно... тут такие очереди... почему вы не дали мне тапочки?"
– Кто?
– Да Лидочки Мунтян мама. Ты не слушаешь?
– Почему? Очень даже.
Воздух, постепенно темнея, колеблется над черепичными крышами, бесшумные потоки плывут над садами к темному, светлому, пестрому, дышащему морю, ширятся на земле сырые тени...
Скука...
Ленка
– Бэ-элка, - ноет бэлкин малый, - я в туалет хочу.
– Ну так сходи, - рассеянно отвечает Бэлка, тасуя колоду.
– Стра-ашно. Там темно.
– Ох, Господи, - Бэлка неохотно выбирается из-за стола.
– Родили его на мою голову. Там свет зажигается?
– Нет. Возьми фонарик.
Ленка лениво следит, как они бредут по дорожке в дальний угол сада, к зеленой будочке сортира. Кузнечики прыскают у них из под ног. Малый пинает куст темно-фиолетовых флоксов, и с него осыпаются цветы и бражники.
Когда Ленка станет совсем взрослой, она, разумеется, не будет так по-дурацки убивать время. Уж она-то найдет, чем заняться. На будущий год лето вообще, считай, пропадет, потому что придется готовиться в институт. Правда, она пока что не решила - в какой. Сама она склоняется к филологии, потому что обязательно будет журналистом. Или писателем. А родители стоят за химфак, потому что тогда кусок хлеба ей будет навсегда обеспечен. Медицинский еще лучше, но это они уж точно не потянут. Она вздыхает и откидывается на спинку раскладного стула. Стул шатается.
Рабиновичи справа опять врубили свою музыку, а у Морозовых-Гороховых слева - день рождения, и оттуда доносятся возбужденные голоса и звон бокалов.
Луч фонарика неуверенно блуждает между кустами смородины - Бэлка возвращается. У малого лицо подозрительно перекошено, он что-то мрачно бормочет себе под нос.
– Вы чего?
– спрашивает Ленка.
– Он меня ущипнул, - сокрушается Бэлка.
– С вывертом так. Знаешь, как неприятно, когда тебя щиплет ребенок, которого ты в принципе можешь убить одной левой. Ну я его немножко приложила... так, немножко.
Малый всхлипывает.
– Ладно тебе, - миролюбиво говорит Ленка. И с фальшивым энтузиазмом добавляет: - Ну что, через неделю в школу?
Малый смотрит на нее исподлобья, наконец мрачно произносит:
– Посылаю...
– Не обращай внимания, - виновато говорит Бэлка, - он всегда такой... Ладно, раздавай. Что у нас сейчас?
– Не брать "девочек".
Летучие мыши парят низко на своих ночных крыльях и Бэлка пригибается и прикрывает руками пышные черные волосы.
– Это предрассудок, - авторитетно говорит Ленка.
– Как же, - мрачно отвечает Шкицкая, - предрассудок. Они везде. Знаешь, что случилось с дядей Зямой?
– С каким еще дядей Зямой?
– Бухгалтером. Ты его не знаешь. Я тогда еще маленькая была, как вот этот выродок... Приходит он как-то домой и говорит: "Бэлочка, все пропало. Они уже здесь".
– Кто?
– Вот и я говорю - кто, дядя Зяма? А он мне говорит: "Удивляюсь я тебе, Бэлочка, разве ты не знаешь? Крысы. Гигантские крысы. Они все ключевые посты в государстве захватили".
– Да ладно тебе, Бога ради, - нервно говорит Ленка.
– Это не я, - пожимает плечами Бэлка, - это дядя Зяма. Вызвал меня, говорит, директор предприятия, говорит, хотите, дядя Зяма, льготную путевку в санаторий? Ну тот, знаешь, на Бугазе... от их предприятия... "А я, говорит дядя Зяма, - смотрю на него, и вижу, что и он - крыса! Просто он понял, что я понял, и теперь пытается меня купить". А он неподкупный был, никогда взяток не брал.
– Кто?
– Да дядя Зяма же! Ну, он берет эту путевку, рвет ее на мелкие клочки и говорит - я разгадал ваш дьявольский план. И в морду ему, в морду!
– Кому?
– Да директору же. И - домой! Заперся, сидит.
Из кустов выходит еж Кутузов за вечерним блюдечком молока. Он шевелит красивым мокрым носом, похожим на гриб-масленок.
Малый оживляется. В глазах его вспыхивает неподдельный интерес.
– Ой, - говорит он, - ежик!
– Ну, - рассеянно говорит Бэлка, - поиграй с ежиком.
Ребенок какое-то время разглядывает ежа, заложив руки за спину и склонив голову.
– А как играть?
– спрашивает он задумчиво.
– Ох, Господи! Как хочешь!
Малый сладострастно вздыхает, смотрит на ежа с явным сожалением и отворачивается.
– Как хочу - жалко, - наконец говорит он.
Кутузов надвигает на лоб колючий капюшон и уходит в кусты. Небо окончательно темнеет, верхушки тополей сливаются с ним, на клеенке четкий круг от лампы.
– ...не брать "мальчиков".
– Ну, - говорит Ленка.
– И вдруг - звонок! Мама идет к двери, спрашивает - кто? Говорят санитары. И правда - санитары. Здоровые такие мужики, в белом, с носилками. Это у вас, говорят, больной Теленгатор? Мама говорит - да. А дядя сидит, трясется. Нет-нет, говорит, не пойду. За кресло цепляется. Ну, они ему шприц в руку - раз! Прямо через рукав! Он охнул, глаза закатил...
– Ну!
– Они его - на носилки, и понесли. И потащили! И вот, когда они уже выходили, я поглядела на одного из санитаров, он как раз спиной стоял, потому что выгружал дядю Зяму с носилками, и знаешь, что у него из под халата высунулось?
– Ну?
– Длинный розовый хвост, - веско произнесла Бэлка.
– Я, - говорит Ленка, - почему-то так и подумала. Твои страшные истории все какие-то эдакие... Вот знаешь, когда всем на самом деле страшно было? Когда двоюродная сестра Сонечки Чеховой ухитрилась замуж за англичанина выскочить, а он приехал погостить к ее родителям да и решил тут остаться. Хороший у вас город, говорит, рай земной, а не город, никуда я отсюда не уеду... И хрен с ними, с трудностями экономическими, проживем как-нибудь! Представляешь, в каком шоке была вся семья? Они так старались, выпихнули свою Ляльку за границу, и на тебе, пожалуйста!