Курортная зона
Шрифт:
У Ленки хорошая реакция - во время удара пригнулась и закрыла голову руками. Она сидела на заднем сиденье и осталась в живых. Одна-единственная. Все лицо в мелких порезах. Провела рукой - пальцы заблестели, как лаковые. А так - ничего. Вылезла из машины и уселась на бордюрчик. Вспомнила, что оставила в машине сумочку. Вернулась, забрала сумочку и опять села. Пока "скорая" не приехала, так и сидела. Ее кто-то из соседних домов вызвал. Но ни тем, ни Ленке "скорая" была не нужна. Приехавшие гаишники поздравили ее со вторым рождением и довезли до дома. Родители уже на ушах стояли. Потом стекла себе из глаз вынимала. Такой
А время идет, и нет ни щелочки, ни дверного глазка, чтобы заглянуть на ту сторону. Мартин умер. Лиза умерла. Вульфы уехали. Лолка родила толстую девочку, похожую на Ельцина, только лысую, и катает ее в коляске по Приморскому бульвару взад-вперед. Наш клуб "Эрудит" победил на "Брэйн-ринге" клуб из города Мурома. И, кстати, с большим перевесом. Про нашего барда КСП вышла статья в "Комсомолке". С фотографией. А Колю Губермана рассекретили. Он выдумал какому-то автору для фантастического боевика такую пластиковую бомбу, что после того как рассказ попал на редакционный стол, автор попал в одно место. Не туда, куда вы подумали, а туда, куда вы подумали. Тут и выяснилось, что такое авторское право. Для Коли Губермана, во всяком случае. Но все обошлось. Просто он немножко подумал - и сделал неправильную бомбу, тихую. Которая никогда не взорвется. Эту самую бомбу и опубликовали.
Хосе Мурильо утонул в порту,
Хосе Хромой - смотритель маяка,
Хуан Фернандес умер от ножа,
Диего Вальдес - лесоруб,
Он лиственницы вековые валит
На Зондских островах...
А тут недавно звонил Луговской и сказал, что уже закончили снимать "Терминатор-2".
О БРЕННОСТИ ВСЕГО СУЩЕГО
– Лена!
– раздается отчаянный оклик с другой стороны улицы.
– Лена!
Ленка, пересекая брусчатку, движется по направлению к горсаду. У зеленого льва стоит Евдокия Арнольдовна Погориллер и машет ей рукой.
Ага, думает Ленка, что-то будет...
Хрупкая и вдохновенная мадам Погориллер опекает Дом ученых. Опекает почти бескорыстно, потому что любит искусство. С одной стороны, отношения между наукой и искусством сложные и какие-то запутанные, с другой - кто, кроме ученых, будет ходить на всяких заезжих бардов, скажем? Не местные же барды! А потому под крылышком Дома ученых процветают всяческие студии, в том числе и Ленкина, - ну, та, которую Ленка все еще посещает.
– Ты знаешь, что ты выступаешь через неделю?
– спрашивает мадам Погориллер.
– По обмену!
– По какому обмену?
– пугается Ленка. Недавно прошла денежная реформа, и слово "обмен" приобрело какой-то нездоровый оттенок.
– Ну, наша студия дает трибуну в Доме ученых еще трем студиям. Я и подумала - пусть от наших кто-то выступит. У тебя стихи хоть понять можно.
Интересно, думает Ленка, стоит ли расценивать это как комплимент?
– И от них трое. Из университета один, одна из Дома медработников и еще кто-то, не помню откуда. Всего четыре, значит. Я уже и название для вечера подобрала - "Стихи по средам". Вечер-то в среду. По-моему, здорово, да?
– Ага, - вежливо соглашается Ленка, - главное, оригинально.
Но бесхитростная мадам Погориллер иронии не замечает.
– И мне так показалось, - говорит она.
– Так ты плакат нарисуй к понедельнику. А фамилии я тебе дам в субботу. Как раз все соберемся и обсудим план выступления.
* * *
– Как вы себя чувствуете, дядя Муся?
– бодро говорит Ленка.
Дядя Муся лежит на разобранной постели и грустно смотрит на нее.
– Спасибо, Леночка, - говорит он растерянно, - кажется, уже лучше.
Дело в том, что дяде Мусе повезло. Он оформлялся на выезд, и окажись то затемнение в легких туберкулезом, не видать ему Америки как своих ушей. Теперь-то путь в Америку был открыт - поезжай и болей там раком на здоровье. Но, пока он проходил обследование, ждал разрешения и продавал квартиру, умерла жена, уехал единственный сын с ненавистной невесткой и обожаемым внуком - такой умный мальчик, и не скажешь, что родился семимесячным, - а болезнь, раз поселившись, выедала изнутри плоть, оставляя лишь хрупкие кости. И вот на квартиру наконец нашелся покупатель, вызов пришел, и скоро он оторвется от земли и полетит в белом самолете над родным городом, над бывшим своим домом, где на стене пылает кармином надпись "I love you, Odessa", над еврейским кладбищем и синим загаженным морем в далекую, прекрасную страну, где он снова будет хорошо себя чувствовать и где в аэропорту имени покойного президента Кеннеди его будет встречать сын - бывший отличник и бывший комсорг, и внук, так похожий на покойную жену своими черешневыми глазами навыкате, и невестка, которая, отодвинутая на всю ширь Атлантического океана, кажется вполне приличной женщиной, и золотистая бархатная такса Джерри, пересекшая полмира в таком же белом самолете два года назад вместе с остальными членами семьи...
– Кушать хотите, дядя Муся?
– говорит Ленка и ставит на стол рядом с кроватью домашние котлетки и банку с мутным компотом.
– Спасибо, Леночка, - грустно говорит дядя Муся, - кажется, еще не хочу.
И он кашляет, стараясь сдерживать себя, потому что от этого кашля уже все болит.
– Медсестра приходила?
– интересуется Ленка.
– Приходила, - говорит дядя Муся.
– Но мне уже лучше. Бэллочка уже заказала билет.
...И полетит белый самолет над белым городом, и приземлится в белом аэропорту имени Кеннеди...
* * *
В маленькой комнате, помимо мадам Погориллер, сидят еще три человека худой нервный кавказского вида человек без очков, немолодой человек нейтральной внешности, но в очках, и крупная бело-розовая женщина лет сорока с пышной косой, переброшенной через плечо. Куда она меня втравила, уныло думает Ленка, они же сумасшедшие, это невооруженным взглядом видно.
– Вот, - говорит мадам Погориллер, - познакомьтесь, это наш поэт. Леночка. А это Марк Полонский.
Черноволосый человек нервно дергает головой.
– Марк Рондо.
– Она поворачивается к другому.
– Как?
– переспрашивает пожилая девушка.
– Рондо, голубушка, - говорит человек в очках, - Рондо.
– И целует ей руку.
– Лена, - шепчет на ухо мадам Погориллер, - открой форточку. Душно, сил нет.
Ленка тянется к форточке. В комнату врывается запах акаций, муторный, как одеколон.
– А это Танечка Неизвестная.
– Фамилия!
– уважительно говорит Марк номер один.
– Вы что, смеетесь?
– И глаза пожилой девушки вдруг наполняются слезами.
– А я и вправду никому не известная! Кто меня знает? Я в глубинке живу, не то что некоторые!