Шрифт:
Глава первая
Наконец-то в корпусе санатория водворилась долгожданная тишина. Расписание, предписывающее отдыхающим ложиться спать в одиннадцать часов, выполнять никто не торопился. Народ успокаивался часам к двенадцати, и то в лучшем случае. Зачастую персоналу приходилось обходить этажи и крайне вежливо, чтобы никого не обидеть, упрашивать шумевших удалиться в свои номера.
Вот и сегодня Даше, дежурившей в ночную смену, пришлось уговаривать шумную компанию на пятом этаже. Вняли они ее словам лишь после того, как к ней присоединился внушительного вида охранник и с намеком спросил, сколько дней у них осталось до конца
Даша обошла все оставшиеся этажи и вернулась в сестринскую. С облегчением сбросила надоевшие туфли, забралась в мягкое, просиженное за многие годы кресло, стоявшее в углу комнаты, и подогнула ноги калачиком. От потока холодного воздуха из приоткрытого окна слегка знобило.
Чтобы согреться, закуталась в большую серую шаль, укрывшую ее с головы до пят. От нежного кроличьего пуха сразу стало тепло и уютно. Шаль была Марьи Ивановны, ее сменщицы, мастерски связанная ею из пуха выращенных на своем приусадебном участке кроликов во время таких же бесконечных ночных бдений. Даша взяла шаль без спроса, но была уверена, что хозяйка возражать не будет. Этой шалью пользовались все работающие по ночам медсестры. В сестринской всегда царила прохлада, и теплая шаль помогала перенести долгое сидение в кресле без особых последствий.
Огромный санаторий, где она работала, состоял из нескольких корпусов, различающихся степенью комфорта, от которого зависела цена, которую выкладывал тот или иной пациент за проживание и лечение. Летом здесь для приезжих был рай: красивая большая река с благоустроенным пляжем, густой лес с ягодами и грибами.
Зимой чуток похуже, но тоже неплохо – можно было неспешно гулять по сосновому бору, дыша чистым воздухом, пронизанном терпким запахом хвои, любуясь причудливыми деревянными фигурками, вырезанными местными умельцами, кататься на лыжах или бегать на коньках.
Даша служила медсестрой в самом престижном и дорогом номере пятом. Вообще-то у каждого корпуса было свое, достаточно претенциозное, имя, но сотрудники упорно называли их по времени постройки – первый, второй, третий, и так далее.
Штат сотрудников в санатории был большим, но и пациентов хватало. Летом, при полной загруженности, счет шел на тысячи. С одной стороны, работать в таком ухоженном и красивом месте было престижно и довольно денежно, но, с другой, требовалась услужливость до угодливости. Малейшее недовольство какого-нибудь чванливого проживающего, и сотрудник увольнялся без разбирательств, что зачастую оборачивалось настоящей трагедией.
Не особо боялись только те, кого связывали с верхушкой администрации родственные или другие, еще более надежные, отношения, да и то до известных пределов. Недавно за шашни с постояльцем была уволена даже племянница главного бухгалтера, работавшая процедурной сестрой в шестом корпусе. Постаралась ревнивая жена, у которой оказались весьма влиятельные знакомства. А у Даши заступников вовсе не было, поэтому приходилось быть очень исполнительной.
Работу в их маленьком поселке было не найти. Здесь все жили за счет санатория, и даже самый маленький ребенок знал, сколько путевок продано на тот или иной месяц.
Через час у Даши от долгого сидения в кресле затекли ноги, и она резко помахала ими в воздухе, чтобы восстановить кровообращение. Ужасно хотелось лечь на диван, стоящий в холле, и вытянуться во всю длину, но она боялась. Если до главврача, не дай Бог, дойдет, что она спит на дежурстве, вылет без выходного пособия ей обеспечен, прецеденты уже были.
Чтобы стряхнуть дрему, потянулась до хруста в суставах и решила не гневить судьбу. На что ей жаловаться? Это ведь не суматошное дежурство в городской больнице, где медсестры всю ночь бегают по вызовам больных, у которых то давление прыгнет, то приступ начнется, а мирное сидение в удобном кресле. Да и что может случиться в санатории? Дежурство здесь организовано просто для порядка, поскольку так положено, все-таки медучреждение. Она с иронией посмотрела на противоположную стену, называемую персоналом пультом управления. На ней висело табло, как в аэропорту, с указателем всех номеров корпуса. Если в каком-нибудь номере постояльцу станет плохо, он нажмет кнопку вызова дежурной медсестры, прибитую рядом с его кроватью. Тут же над головой дежурной медсестры загорится красным светом номер призывающей ее на помощь комнаты, и тревожно зажужжит зуммер. Пациент будет немедленно спасен!
Даша была глубоко убеждена, что всё это для галочки. За всю ее почти четырехлетнюю работу ни разу не произошло никакого ЧП, да и старшие коллеги, проработавшие здесь по тридцать и более лет, такого не припоминали. Единственное, для чего медсестер вызывали среди ночи принявшие излишнее горячительное пациенты, это по-дурацки пошутить. Но встречались любители не только глупых шуток, но и всего прочего, в связи с чем правилами внутреннего распорядка медперсоналу на ночные вызовы предписывалось ходить исключительно в сопровождении охранника. И эта мера предосторожности была вполне оправдана.
Даша хмуро посмотрела вокруг. Обстановка в сестринской была спартанской: шкаф, стол со стулом. Ни одного яркого цветного пятна. Глаз остановить не на чем. Она с укором взглянула на слепящую глаза люстру, подняла чуть подрагивающую руку и включила желтоватое бра, висящее прямо над креслом. Потом неохотно опустила ноги на зеленоватый, потершийся от времени палас, и, не надевая туфель, на цыпочках дошла до выключателя. Нажала на кнопку и комната погрузилась в приятный сумрак, дававший отдых утомленным глазам.
Снова устроилась в кресле, старательно разгладила складки белого халата и поежилась, зябко закутываясь в шаль. Может, не стоило так упорно проветривать комнату? Уж больно холодно. Но тут же утешила себя: зато не развезет от лишнего тепла. У ее подружки Веры в прошлом месяце произошел досадный прокол: заснула под утро в этом самом кресле и не услышала зуммер, вызывающий в номер к пациенту.
Когда ее разбудил встревоженный охранник, было уже поздно, – в сестринскую влетел разъяренный Пал Палыч, главный кадровик всего их ЗАО. На следующий день Вера с присущей ей бесшабашностью рассказывала коллегам, что от возбуждения тот подпрыгивал на месте, как мячик, и вдобавок шипел, будто его ткнули тупым гвоздем:
– Что вы себе позволяете! Мы гордимся этим комплексом, кричим на каждом шагу, что он безупречен, а вы спите на посту, и хоть все пациенты перемри в своих собственных постелях!
К счастью, на этот раз Вере хватило терпения виновато промолчать на глуповатые попреки негодующего Пал Палыча. Хотя обычно она выдержкой не отличалась и могла с ходу выдать такое, от чего потом сама краснела и бледнела, и истово клялась, что вовсе не то хотела сказать.
В общем, повезло, что Вера оказалась последней в длинной цепочке контролируемых, к тому же единственной проштрафившейся. Отделалась сравнительно легко: выговором и месячной премией. Мелочи жизни, ведь вполне могли и выгнать.