Курс — одиночество
Шрифт:
Молоко со льда. Пальцы мнут хрустящую корку ещё горячей булки, от пшеничного запаха слюнки текут даже раньше, чем она попадает в рот. Салат — свежие, зелёные, как трава, листья, украшенные кружками помидора, чьи скользкие семечки почему-то упорно ныряют в бороду. Буженина с тонким ободком золотистого сала, тонкая коричневая корочка охватила кольцом тающее во рту розовое мясо. Соль, которую можно оставить на краю тарелки. Маринованные овощи, они ни к чему, только испортят вкус свежей пищи, такой многообещающий после семи недель консервного питания.
Свежая
Кофе на тенистой веранде; ноги можно положить на стул.
Курящаяся сигара.
— Бренди?
— Нет, спасибо, я чувствую себя превосходно, больше ничего не надо.
Великолепный вид на гавань Сен-Джорджа, окаймлённую розоватым коралловым песком. В небе плывут кудрявые белые облака, такие непохожие на вчерашние шкваловые тучи. Разве это было вчера?
Может быть, на прошлой неделе?
В прошлом году?
Сто лет назад.
Новые впечатления…
Поездка в Гамильтон. Среди чарующей местности с аккуратными домиками из коралловых плит. Живут же люди!
Робкая прогулка по городу. Кружка пива в клубе — и обратно в Сен-Джордж, в нём гораздо спокойнее, меньше машин, меньше шума и несравненно больше очарования. Я хотел не спеша, с расстановкой воспринимать то, что меня занимало. Меня восхищали не только женщины, а ЛЮДИ вообще. Чьи-то русые усы под роскошным красным носом. Чьи-то огромные уши. Мне было безумно интересно, как люди говорят, особенно же как они смеются. Все непрестанно смеялись — не надо мной, над чем-то своим. Мне тоже было очень весело.
— Что бы вы хотели на обед?
— Господи, вы собираетесь опять кормить меня? Я же только что ел.
— С тех пор не один час прошёл. Теперь пора обедать.
Это уже нехорошо, ведь я не птица, которую откармливают на убой. Тем не менее меня с мягкой настойчивостью ведут к столу. Он стонет под тяжестью яств, умеренному человеку их хватило бы на неделю. Мой аппетит ничто перед аппетитом моих сотрапезников, которые едят, как дюжие матросы после трудной вахты, хотя у них сидячая работа, и орудуют они всего-навсего пером.
— У Джека в прошлом году был микроинфаркт, — говорит Дот.
Я молчу, изумлённый тем, что он давно не отдал богу душу; забываю, что два-три месяца назад сам ел, как лошадь, пил пиво вёдрами и любил бурные ночи — хотя нет, это было раньше. Чувствую, как во мне растёт отвращение к еде, и ничего не могу с этим поделать. По отношению к женщинам — та же картина: хочется только смотреть на них, но никакой интимности. Есть ли вообще возможности?
Да нашлись бы, но мне никто не нужен. Странное состояние.
После обеда я заказал разговор с Нью-Йорком. Дорогое удовольствие, но надо же узнать, как остальные. Вскоре меня соединили с Брюсом Робинсоном из Общества Слокама.
— Где ты, чёрт возьми, находишься, Вэл?
— На Бермудах.
— Господи, как тебя туда занесло?
Я только вздыхаю — объяснять долго, а минута стоит два с половиной доллара.
— Когда ты собираешься быть в Нью-Йорке?
Новый вздох, ещё более протяжный. Вопросы, вопросы…
— Постой, Вэл, у меня есть для тебя сюрприз.
— Алло… Привет, Вэл, хорошо прошёл?
Этот голос я узнаю из тысячи.
— Привет, Блонди. Спасибо, хорошо, а ты?
— Отлично. Пришёл на прошлой неделе. Дэвида ещё нет, но ждём со дня на день.
— Кто выиграл? Жан Лакомб?
Хотя нас разделяет семьсот миль, я вижу, как его губы дрогнули в улыбке.
— Фрэнсис. В сорок два дня уложился. Тебе что-нибудь нужно?
— Да. Хронометр, если есть под рукой, и аккумулятор для радио, но это не так важно.
— Ладно. Мы посмотрим, что можно сделать. Если сможем помочь, сообщим телеграммой.
— Спасибо, Блонди. До свидания, попрощайся за меня с Брюсом.
— До свидания.
Пора спать. Комната высокая, прохладная и тихая; кровать низкая, широкая и поразительно устойчивая. Лёжа в постели под белой накрахмаленной простыней, голова — на слегка надушенной подушке, я не могу нарадоваться переходу от сырого судёнышка к этому просторному сухому дому. И засыпаю, не додумав мысль до конца.
Хотя я прожил на Главном острове неделю, основательно изучил его, сделал необходимый ремонт на яхте, познакомился с сотней людей и наслаждался каждой минутой, меня ни на секунду не покидало чувство, что всё это лишь антракт. Между мной и реальностью словно стояла стена; радушие острова и его жителей существовало отдельно от меня. Через несколько дней из Штатов прибыли хронометр и лёгкий аккумулятор (спасибо Брюсу Робинсону), и у меня не оставалось ни малейшего повода задерживаться на Бермудах.
— Нельзя отправляться дальше, не погуляв как следует.
Это сказал Роджер, который очень помог мне с ремонтом. Ясное дело, задумал какой-нибудь финт и рассчитывает, что я составлю ему компанию. Двадцатипятилетний, холостой, он второй год жил на острове и знал все ходы и выходы. Мне стоило немалого труда заставить себя согласиться. После стольких недель одиночества я чувствовал себя подавленным там, где скапливается народ. Оживлённые улицы Гамильтона пугали меня. Гораздо лучше мне было в тихих переулках Сен-Джорджа, а ещё больше тянуло побродить в одиночку по пустынным загородным дорогам.
Эх, парень, ты зовёшь монаха на скачки.
— Что ж, неплохо будет выпить рюмочку-другую. Куда пойдём?
Роджер обрадовался и тут же приступил к разработке обширной программы, перебирая разные кабаре.
— Постой, постой! У меня только один костюм, да и тот мятый. И моя единственная сорочка — грязная.
— Об этом не беспокойся. Дот мигом всё уладит. Верно, Дот?
Она улыбнулась — смиренная реакция женщины, которая не оставляла должности секретарши и одновременно почти без прислуги держала пансионат.