Курс оверклокинга для операторов машинного доения.
Шрифт:
– Дочка, милая, я не имею ничего против Артема, но меняться с ним местами у меня нет ни малейшего желания. Моему желудку тюремная баланда противопоказана.
– Для КПЗ заказывают еду в ресторане, мне Олег рассказывал!
– заметила с невинным видом Галина Петровна.
– И ты туда же!
– вскинулся Геннадий Николаевич, - мы ведь договорились.
Они договорились. Госпоже Пешеходовой, как ни горько было это сознавать Наде, ее супруг тоже был дороже гипотетического зятя. О «счастье» дочери она не хотела и слышать.
– Будет тебе счастье, когда душа в душу проживешь со своим мужем хотя бы десяток лет. Законы
– убеждала она дочь.
Надя упрямо молчала. Нечто вроде этого в свое время говорил ей и Артем, но она в силу своей молодости не готова была принять подобные откровения за чистую монету. Уж слишком цинично выглядела на практики трансформация нежных чувств в семейные отношения. Молодежь всегда мечтает отыскать свои пути к счастью, не подозревая о давно выведенных формулах его и проложенных к нему автострадах. А тот, кто ищет собственную тропку, обычно попадает в трясину. Может быть поэтому браки по расчету гораздо крепче, чем браки, основанные на чувствах? Особенно, если расчет правильный…
В совхозе дела шли своим чередом. Заканчивалась уборочная зерновых, слесари ремонтировали все имеющиеся в наличии картофелекопалки и пытались что-то сделать с картофелеуборочным комбайном «Рязанец», приобретенным совхозом аж в перестроечные годы. Больше комбайнов в хозяйстве не было, и когда поползли слухи об аресте Артема, Наждачный популярно объяснил механизаторам, что по всей вероятности их больше и не будет. Тем временем начал бузить Лещинский-старший, который вовсе был не согласен с арестом сына. В кампании подозрительныхь субъектов он шатался в свинском виде по дерене и произносил вялые угрозы в адрес главы районной администрации.
Однажды вечером, после распития нескольких бутылок водки, рабочие решили организовать нечто вроде группы протеста против несправедливого заключения под стражу работника хозяйства и сына одного из них. Поскольку они плохо себе представляли, как это делается, то у Виктора Бегунка родилась мысль - позвонить домой участковому и проконсультироваться с ним.
Откупорив и употребив следующую бутылку, Лещинский вызвался сходить в диспетчерскую и позвонить Авраменко лично. Капитан, бывший в это время дома, обозвал Лещинского нехорошими словами и «пьяной свиньей» в частности, но пообещал подъехать завтра с утра, «разобраться как следует и наказать кого попало». Самое смешное, что на утро тайная организация «меча и орала» плохо помнила вчерашнее заседания и его решения. Поэтому посещение участкового рабочих весьма озадачило - каждый подумал, что вчера чего-то натворил. Особенно поплохело Сереге Лещинскому, когда капитан погрозил ему сжатой ладошкой.
– Еще раз позвонишь мне в скотском виде - на пятнадцать суток посажу!
– торжественно пообещал участковый, - ну что, ханыги вы мои потомственные, не передумали демарш свершать?
Бегунок недоуменно глянул на Черного, Черный - на Лещинского, Лещинский отчего-то поглядел опасливо на капитанский кулак, которым тот рубил воздух с прямо-таки ленинской грацией.
– Хорошие вы мужики, - покачал головой Олег Николаевич, - только чувство сплоченности у вас появляется после четвертого стакана. Нихера не помните?
Все трое отрицательно покачали головами. Сергей выхватил из-под ящика спрятанную там бутылку пива и отпил из нее ровно половину, пытаясь таким образом восстановить память.
– А чего я вчера звонил?
– спросил он, - по поводу сына?
– И это тоже, - вздохнул участковый, - значит так! Раскрывайте уши, я буду говорить. Сделаем так…
Временем проведения акции протеста назначили субботу. День это не совсем рабочий, но и не совсем выходной. Акция в будний день означала крупную подставу для директора Птицына, а протесты любого вида в воскресенье выглядели полной лажей. Ранним утром рабочие совхоза вывесили над воротами мехдвора плакат «Свободу Артему Орлову и Сергуне Лещинскому». Надежда Пешеходова, как секретарь профкома, организовала врачебный пост и комитет управления стачкой, председателем которого избрали единогласно Николу Наждачного.
– Благодарю покорно!
– ворчал осторожный Никола, сидя в чесучовом костюме песочного цвета за столом, покрытым алой скатертью, - за такую честь года три влепить могут.
– Гитлер в пабах выступал обычно, - вторил его заместитель - заведующий складом, - а пиво нам»кстати» сегодня полезно в любых количествах.
Народ фразу услышал и оценил по достоинству. Поскольку денег в кассе все равно не было (главбух зажилила), то решением стачкома с каждого трактора было слито по десять литров солярки и отнесено местному тракторному магнату - Николайчику. Тот совершенно обалдел, когда ему привезли триста литров дизтоплива и попытался отказаться, ссылаясь на отсутствие наличности.
– Тогда мы тебе больше ни одной запчасти и ни одного литра топлива не принесем!
– сказали уполномоченные.
Пришлось Николайчику лезть в барсетку и доставать купюру в сотню американских президентов. Этой сотенной хватило всего на десять ящиков пива. Бастующих было человек семьдесят, поэтому получилось что-то около трех бутылок на человека, то есть, достаточно для раздражительности, но явно недостаточно для благодушия. Поэтому уполномоченные пошли на прием к директору и попросили выдать аванс в размере пятидесяти тысяч на рыло. Или, в случае отказа, труп главного бухгалтера. Владимир Михайлович вызвал из дома главбуха вместе с кассиром, и приказал найти в кассе три с половиной миллиона, необходимых для выдачи аванса.
Главный бухгалтер встала в позу и в довольно резких выражениях охарактеризовала участников стачки и стачком в частности. После чего посчитала своим долгом предупредить директора, чтобы не баловал подчиненных. Птицын был несколько иного мнения.
– Нехорошо, Семеновна!
– покачал головой директор, - против людей идешь. Не тот случай, чтобы в стороне оставаться.
Главбух бросила на стол ключи от бухгалтерии и с видом оскорбленной горгульи покинула кабинет директора.
– Иди, Анечка, работай!
– вздохнул директор и вновь уселся в свое кресло, которое внезапно показалось ему жестким.
– Поближе нужно быть к народу!
– проворчал он и начал развязывать узел галстука.
Сняв его, Владимир Михайлович подошел к окну и выглянул наружу. Внизу колыхался транспарант, а под ним ходили люди с пивом в руках. Ему тоже внезапно захотелось ощутить давно забытый привкус «Речицкого», и он сглотнул слюну. Сняв пиджак, директор решительно закатал рукава рубашки. Затем закрыл кабинет на ключ и вышел на улицу - к своим рабочим.
Появление в рядах рабочих Птицына было встречено всеобщим ликованием.