Курсант: Назад в СССР 10
Шрифт:
— Здравствуйте, девочки, — улыбнулся я.
Те нехотя оторвались от бумажек и скользнули по мне серпентарными взглядами.
Видно, подумали, что я пришел просить посчитать отпускные, да не по расписанию. Согласно объявлению, жирно нацарапанному химическим карандашом на листке (он висел на стене на видном месте — сразу возле «материка» на лысине Михал Сергеевича), выходило: «Расчет отпускных и матпомощи строго после по четвергам». Не хватало там приписки насчет «дождичка». А сегодня и вовсе был вторник.
Внимания меня удостоила только пара девиц помоложе и понарядней. Косились с любопытством, но молчали, ждали от меня излияния прошений. Что ж… Зайдем с другой стороны. Я достал красные корочки и, не раскрывая их, просто ткнул золотистым гербом СССР по центру, прямо в глаза Горбачеву.
— ОБХСС, внеплановая проверка. Всех попрошу покинуть помещение. Спасибо за понимание.
Магическая фраза вмиг наполнила помещение хлопаньем женских ресниц, общим вдохом (или выдохом, у кого как вышло) и повисшей гробовой тишиной, о которую головой стукнуться можно.
Серпентарий, ропща, встал и извилистой цепочкой потянулся к выходу.
Девица, что поднялась из-за стола в углу, над которым нависала с подоконника потасканная герань, шла последней.
— А вас, гражданка Захарова, — я улыбнулся одним уголком рта, как Мюллер, — я попрошу остаться.
Женщина возраста, когда давно замуж пора, одетая в пестрое летнее платьице и красные босоножки, вздрогнула и поджала губы.
— Я? Почему я? Елена Павловна же главбух, — она посмотрела на полную тетушку с узлом на голове.
Та, услышав свое имя, поспешила выскользнуть из кабинета с проворством «золотой» антилопы. Видно, тоже умела монеты метать и не хотела светить этим перед оперуполномоченным ОБХСС.
— Вы присаживайтесь, — я прикрыл дверь за «беглецами» и сам расположился за широким столом Елены Павловны. Он выгодно отличался от остальных маститым окрасом полировки и наличием набора для письма из глянцевого камня с прожилками.
— Я по поводу Черпакова. Кто еще, кроме вас, знал о его махинациях с лако-красочными материалами?
— Никто… — пролепетала женщина, испуганно сложив руки на пышной груди.
В точку попал. Что еще можно было воровать на фабрике музыкальных инструментов, не струны же.
— То есть, и я не знала, — опомнилась Захарова.
— А почему сказали, что никто не знал? Будто вы в курсе были его покусительств на имущество фабрики.
Маша залилась краской и сморгнула наворачивающуюся слезу.
— Слухи просто ходили. Вот и все. Вадим Прохорович на хорошем счету был. Может, завистники его и оговорили, — девушка стала накручивать на палец локон роскошных золотистых волос.
Врать начала. Сейчас следующий этап будет.
— Какие отношения у вас с ним были?
Маша незаметно выдохнула и потребила мочку уха. Переход с товарно-материальной темы на личное немного подбодрил ее, страх чуть отпустил. На то и был мой расчет. Спроси я ее сразу в лоб о лобызаниях с Вадиком, хрен бы она мне что сказала. А вот теперь соловьем запоёт, лишь бы я больше не задавал неудобных вопросов по накладным, актам и прочим приемкам и передачам.
— Ухаживал он за мной. Один раз в кино сходили.
— Что рассказывал?
— В Ялту звал, колготки подарил, — повела она плечиком.
— А вы? — прищурился я.
— Мне не восемнадцать, — вздохнула девушка и поправила волосы. — Не по пути мне с ним.
Во время разговора я незаметно рассматривал окружающую обстановку. На стуле Маши висит женская сумочка из советского кожзама, сшитая под кожу друга Чебурашки. Сумочка открыта. Я чуть вытянул шею и заглянул внутрь. В ней виднеется узнаваемая белая пачка сигарет с синей надписью. Букв не видно, не разглядел, но заметно, что их всего две. По-любому это «ВТ». Эти сигареты из всех популярных в Союзе болгарских «Родоппи», «Опалов» и прочих «Стюардесс» (в простонародье «Стерва») немного особнячком держались. Хоть и считались самыми пафосными и цивильными, но носили прозвище неприглядное: «БТ» — бычки тротуарные. Стоили они к концу 80-х целых восемьдесят копеек. Если фабричная бухгалтерша курит такие, значит, не бедствует.
Если сравнивать с моим временем, то советская молодежь здесь начинала курить относительно «поздно». Годам к шестнадцати и старше. После законного 18-летия армейка приучала к куреву тех, кто еще не «испортился» в школе. Женщины уж точно покуривали только тайком, потому как отношение к таким в обществе было немного негативным. Вредная привычка прощалась, разве что, богемным дамочкам, но до такого «статуса» еще нужно было дорасти, не прослыв при этом ветреной и доступной.
— Скажите, Маша, — я будто перевел разговор в русло самого Черпакова, — как убитый смог выхватить трёхкомнатную квартиру от фабрики, в центре города, да еще и с таким шикарным ремонтом?
— Ну что вы? — всплеснула Маша руками, так что грудь у нее колыхнулась, — двушка у него, и совсем не в центре. Да и ремонт обычный, как у всех в новостройках.
— Вот как? Значит, у меня неверная информация?
Маша кивнула, раскрыла рот, чтобы еще в красках опровергнуть мои заблуждения, но осеклась. Поняла вдруг, что лишнего сболтнула.
— А говорите, что только в кино пару раз ходили. Кино-то где показывали? По телевизору в квартире Черпакова? В глаза смотрите…
Маша молчала.
— Отрицать вашу связь бессмысленно. В квартире Черпакова в пепельнице нашли окурки сигарет «БТ». Вот если мы с них пальчики снимем, интересно, они совпадут с вашими?
Конечно, следы рук найти на окурках — это из области фантастики, но в бухгалтерии вряд ли знают о таких тонкостях отечественной криминалистики.
— Я… Я… — лепетала Маша. — Мы не афишировали отношения. Мы…
Девушка вдруг разрыдалась, то ли от того, что я ее вывел на чистую воду, то ли от тоски по погибшему любовничку.