Курсант: Назад в СССР 10
Шрифт:
— А затем, — Федя по-гороховски поднял указательный палец вверх, — чтобы жопу себе прикрыть.
— Не понял, — шеф даже остановился.
— Ну, смотрите, — пользуясь всеобщим вниманием, Федя выражался уже немного степенно и снисходительно. — Вот, допустим, Мытько скрыл этот факт про угарный газ в деле Морошко специально. А по второму убийству — понял, что шило в мешке не утаишь. Ткани на химическое исследование пошли, там вскроется факт отравления. Ведь так? Вот и выставил он это, будто сам диагностировал воздействие оксида углерода на ткани по цитологическим признакам.
Мы раскрыли
— Ты где таких слов нахватался? — брови шефа встали елочкой.
— Передачу «Здоровье» мама регулярно смотрит, в отпуске был, тоже приходилось с ней созерцать, — отмахнулся Федя. — Ну, так вот, получается, он сделал себе алиби. Будто обнаружил, признал ошибку и покаялся.
— А по первому трупу почему тогда не боялся скрывать? — впился в Федю взглядом Горохов.
— Так он по первому биоматериал химикам и не отправлял даже, возможно. Ну, там, провел-таки общие анализы. На алкоголь, на наркотики, по-быстрому. Типа, раз голова отрублена, значит, вопросов не будет. А тут нога, пришлось по полной исследование проводить. Вот и всплыл факт отравления угарным газом. Вернее — всплывет, а пока Мытько форсировал ситуацию. Сделал ход на упреждение. Логично же? Ну, что молчите? Ведь так?
— Опасный ты человек, Федор Сергеевич, — покачал головой шеф.
— Это почему?
— Любого под монастырь можешь подвести. Логикой этой своей.
— Андрей, ты хоть скажи, — Федя умоляюще повернулся ко мне. — Рабочая это версия? Да?
— Вполне, — кивнул я. — Вот только не совсем приятная…
— Я и говорю, — оживился Федя. — Мытько надо проверять. И резать он умеет, и, наверняка, машина с гаражом у него есть.
Проходная фабрики музыкальных инструментов встретила знакомыми, но уже подзабытыми запахами лака и растворителя.
На «калитке» дремал дедок-вахтер. Блин, тот же самый, что работал, когда я еще здесь был в семьдесят восьмом. Судя по его безразличному взгляду, он меня узнал и, наверное, думает, что я до сих пор здесь работаю. Моя рука потянулась за ксивой в карман, но старик махнул, мол, не нать пропуск, проходи, не задерживай очередь, хотя за мной никого не было.
Я не стал спорить да светить корочками и просто прошел через скрипучую вертушку. Направился прямиком к основному корпусу.
— Бабкины пассатижи! — раздался престарело-хриплый голос. — Андрюха! Штангель те в ухо! Ты, что ль?
Я обернулся, и на душе потеплело. Фронтовик Петрович сиял вставной челюстью, выставив вперед заскорузлые ручищи. Незаменимый мастер гитарных дел до сих пор был жив. Да что жив, он по-прежнему пахал на заводе. Вот было же поколение! И фашистов били, и трудовые подвиги совершали…
— Петрович! Привет, дорогой! — я шагнул и принял встречные объятия своего бывшего наставника. — Ты когда на пенсию-то свалишь уже?
— Три раза провожали, — отмахнулся мастер. — Все как положено, с водкой, баяном и Машкой из бухгалтерии. Та, как выпьет, так на столе под баян такие кренделя отплясывает, что юбка до ушей задирается. Да только не ушел я, вот все работаю. Не могут мне замену найти. Слушай, Андрей. А давай на мое место! Зарплата под триста, да и Машка с бухгалтерии в придачу. А? Она девка молодая, видная, а я ствол
Глава 7
— Спасибо, Петрович, за предложение, но у меня маленько на другое руки заточены.
— Руки — это от скуки, а для другого они не нужны, для этого бабы есть. А вообще, да, ты прав. Помню, как ты гитару мне во время склейки запорол, аж гриф повело. Да не одну запорол, а оркестр целый загубил. Хороший ты человек, Андрюха, но жопорукость у тебя не отнять.
— Каждый должен заниматься своим делом, — улыбнулся я. — Кто преступников ловить, кто-то Машку с бухгалтерии тискать.
— Расскажи хоть, как служба? — мы отошли в тенек под дерево, и Петрович закурил газетную самокрутку, прищуривая один глаз от едкого дыма. — Чай лейтенант уже? СтаршОй небось?
— Обижаешь, капитан давно.
— Поди ж ты… Когда только успел? А сюда че приперся? Только не говори, что меня уважить, старика проведать.
— Да и не скажу. Жил без твоего ворчания и дальше проживу, — дружески усмехнулся я.
— Эх, дать бы тебе подзатыльника доброго, но не мой подмастерье ты более.
— Ага, еще и при исполнении, замахнись только, вмиг в каталажку упеку, не посмотрю, что фронтовик.
Мы болтали, подкалывали друг друга без всякой злобы, делясь впечатлениями о прожитых «в разлуке» годах. Петрович докурил, а я перешел к делу.
— Про Черпакова слышал?
— Эх… Жалко мужика, — кивнул мастер. — Хоть и никчемный был человечишка, но мужик видный был, любили его бабы, — Петрович понизил голос, отплюнув прилипшую к губам махорку. — Говорят, ему там всё отрезали? Начисто. Я вот что подумал, это бабы его брошенные сговорились и отчекрыжили Черпакову под корень евоные органы важные. Тот еще ходок был. Вот женщины на него и обозлились. Дурачок этот Вадик был, кто ж так с бабами обращается безалаберно? К каждой свой подход нужен, чтобы каждая думала, что она единственная и самая лучшая. Эх молодежь, все учить вас надо.
— Нет, Петрович, вряд ли его женщины порешили. Да и отрезали у него только левую ногу.
— Вот! — Петрович сотрясал морщинистым, но крепким, как молот, кулаком. — Точно баба его расчленовредила! Нога-то левая отрезана, сам сказал!
— И что? Какая разница, левая или правая?
— Ну Андрюшка, ты ж инспектор! Включай мозги.
— Опер я, а не инспектор.
— Хрен редьки не слаще, а черт полена не мягче.
— За черта спасибо! Так при чем тут левая нога?
— А притом! Знак это, чтобы курвец налево не ходил. Понял?
— Ну и фантазия у тебя, Петрович. Но, сколько помню, все у тебя к бабам сводится. А куда ж мы без них, мужик без бабы, что собака без блох… Жить можно, но скучно.
— А что за человек был этот Черпаков? Как характеризовался?
— Да обычный завсклада. Жил, не тужил, с нами не делился. А вот в мае ему хвост прищемили, так он чуть не уволился. Воровать стало невмоготу, как жить, говорит, теперь на одну зарплату-то? Уйду, говорит, в горком, там хоть зарплата меньше, зато спецпаек…
Петрович махнул рукой. Ему явно не очень понятны были люди, которые пеклись о том, чтобы получать побольше да жить поудобнее. Н я почувствовал, что мы набрели с ним на что-то важное.