Курсант: назад в СССР

Дамиров Рафаэль

Винт не похож был на кустарный (да и кустарный вроде позже стали шпарить), может из старых аптечных запасов остался, что растаскивали наркодилеры, когда первитин еще не был запрещен в СССР и продавался в аптеке.

О наркотиках я знал немало. Одно время пришлось помогать операм из ОБНОНа (так раньше назывался отдел милиции по борьбе с наркотиками). Совместные операции и рейды мутили. Потом уже этот отдел “грохнули”, когда появился Наркоконтроль, как отдельная силовая структура. Но и Госнаркодурь не долго просуществовал. Все вернулось

на круги своя, и борьбой с наркотой уже занялась полиция.

Я схватил за шкирку “клоуна”, расслабил его маленько ударом кулака под дых, чтобы сильно не упирался, и поволок в лесок.

Тот хрипел и задыхался от спазма диафрагмы. Но на помощь звать не пытался. Понимал, что на шум могут прискакать дружинники и тогда ему срок светит. Хотя, не слишком большой.

В милицию сдавать я его не собирался. Много ему не дадут, а когда выйдет возьмется за старое. Тем более, сошка он мелкая, его поимка ни на что не повлияет.

Быков от такого поворота событий выпучил глаза и хотел что-то сказать, но я его перебил:

— Не называй меня по имени. Молчи.

Быков захлопнул рот и закивал. Я швырнул торговца на землю в зарослях колючей акации.

— Доставай все, что у тебя есть, — процедил я, напустив в голос побольше металла.

Для пущей убедительности пнул трясущееся тельце. Наркодилер понял, что убивать его не собираются, а просто собрались банально грабить, чуть подосмелел, швырнул нам под ноги содержимое карманов и перешел к угрозам:

— Да вы знаете, на кого я работаю? Вы знаете, кто за мной стоит? Вам хана!

— Нам по хер, — спокойно проговорил я, собирая добычу, — Вали отсюда и передай своему хозяину, что это территория Гоши Индия. Если хотите торговать, с ним согласовать надо было. А теперь вали пока я добрый. Для убедительности нос сломать тебе, конечно, надо было бы. Но сегодня у меня настроение хорошее.

Торговец без лишних слов вскочил на ноги и сиганул прочь.

— Уходим, — я дернул Быкова за рукав в противоположную сторону. — Скорее всего, он тут не один. Не хочу с подкреплением повстречаться.

— Но ты же мент! — воскликнул Антон. — Что нам боятся?

— Да какой я мент, слесарь, а не мент. Ксивы даже нет.

— Чего нет?

— Удостоверения! Потом расспрашивать будешь. Валим, Тоха, валим!

Мы юркнули на блуждающую среди зарослей тропинку и быстрым шагом направились к дальнему выходу из парка.

— А зачем ты все это устроил? Зачем тебе наркотики?

— Не за чем, — я остановился и прикопал флаконы под безобразной приметной березой, ствол которой изогнулся буквой “Зю”.

Коробок с гашишем оставил себе. Может пригодится. В свое время за гашиш мы информацию ценную от жуликов получали.

— Понимаешь, Тоха, — стал объяснять я своему несведующему в интригах другу. — Когда дерутся лев и тигр, волчонка могут не заметить.

— Как они могут драться, если львы в Африке живут, а тигров там нет?

— Это аллегория такая, фигура речи.

—

А-а-а, понял! А волчонок — это ты? А я тогда кто? Друг волчонка?

— Ты — лось, просто лось.

— Чой-та я лось?

— Прешь всегда напролом, и в тонкости не любишь вникать.

Быков засопел, хотел уже обидеться, но заметив на моем лице улыбку, махнул рукой:

— Лось — это лучше, чем инфузория. Слушай, Андрюх, не знал, что у нас в городе есть наркоманы. Я про них только по радио слышал.

Быков был прав. В 70-х годах наркомании в СССР «не существовало». Естественно никакой статистики даже не велось. Никто не знает, сколько жизней в среде неформалов и диссидентствующей молодежи погубила наркота. В девяностые в сто раз хуже будет. Многого насмотрелся. И теперь ненавидел наркоторговцев до чертиков. А в семидесятые жертвами наркоты становились в первую очередь «несуществующие» в СССР социальные группы, например, валютные проститутки и советские хиппи. Наркотой баловались и многие отечественные художники-модернисты, молодые писатели-диссиденты и бунтари поэты. И Владимир Семенович тоже “прожигает” сейчас жизнь…

— По какому такому радио ты слышал про наркоманов? — спросил я Быкова. — По радио такого не могли сказать.

— Да не по советскому конечно, “Голос Америки” называется. У меня отец его часто слушает. Ловить как-то умудряется. Правда там шипение постоянное, хрен, что разберешь. Но иногда можно разобрать слова диктора. И я бывает краем уха зацепляю вещание. Отец говорит, что радиоволну глушат у нас в стране специально. Представляешь?

— Так… — я остановился, чтобы проинструктировать Антона. — Про сегодняшний вечер никому ни слова. Понял? Сюда в ближайшее время вообще не суйся. Узнать могут.

— А как же без танцев? — озадаченно почесал затылок Антон. — я хотел каждую пятницу сюда ходить.

— Обойдешься, — отрезал я. — Раньше жил без танцулек и девчулек и ничего.

— А если они нас в городе найдут?

— Не найдут, в городе больше, чем полумиллиона рыл. Нас он видел в потемках. Морды у нас ничем не примечательные. Обычные советские, можно сказать, рабоче-крестьянские. Одежда неброская, через недельку-другую совсем забудет, как мы выглядели.

— Ага, согласен, и по имени мы друг друга не называли. Слушай, Андрюх… А ты откуда в этом во всем разбираешься?

— В чем именно?

— Ну… Как все провернуть, так сказать. Ты же в школе совсем другим был.

— Был да сплыл, я где работаю, Быков? Забыл уже?

— Да ты в ментовке без году неделя!

— Я быстро учусь, Тоха, так что не задавай глупых вопросов.

— Просто, иногда мне кажется, что ты совсем другим человеком стал.

— Ты что, Тоха, это же я — Петров. Ты просто раньше меня не знал. Да, я был тихоней, а сейчас повзрослел. Раскрылся, так сказать.

Мы выбрались из парка. Дальний выход привел нас на глухую темную улочку. Фонарей здесь не было и в помине.