Курский излом
Шрифт:
2. Командиру 1-й гвардейской танковой бригады генерал–майору Катукову представить к правительственной награде наиболее отличившихся бойцов и командиров.
3. Начальнику ГАБТУ и начальнику ГАУ{133} пополнить 1-ю гвардейскую танковую бригаду материальной частью боевых машин и вооружением до полного штата»{134}.
Бригада Катукова стала первым на тот момент и единственным танковым соединением в Красной Армии, получившим столь высокое звание. И вклад Михаила Ефимовича в это был весом. Для будущего командарма это был очень важный момент в его военной карьере. Если назначение на должность командира танковой дивизии стало своеобразным авансом [186] на будущее, то присвоение генеральского звания и награждение орденом в тяжелейший
16 октября 1941 г. М. Е. Катукова вызвали в штаб 50-й А, где он по телефону получил приказ лично от Верховного о переброске бригады в район Кубинки, для обороны Минского шоссе. В ходе этого марша будущий командарм не по своей вине чуть не попал под трибунал за невыполнение приказа. Обратимся к книге его воспоминаний:
«…Триста шестьдесят километров прошли без единой аварии и поломки. До Кубинки добрались благополучно. Но на окраине этого поселка произошел инцидент, который испортил мне немало крови. Встречать бригаду прибыл генерал из штаба фронта. Ему было поручено вывести бригаду на ответственные позиции.
Он зашел на мой КП, что был развернут тогда у разъезда Татарка, и, передав приказ командования фронта выйти в район Чисмены, расстелил на столе карту.
— На Чисмену бригада пойдет вот по этой дороге. — Его карандаш прочертил жирную линию.
— Здесь не пройдут не только грузовики, но и «тридцатьчетверки», — возразил я.
Дело в том, что обычно по прибытии на новое место мы в первую очередь изучали состояние дорог и мостов, чтобы в случае приказа выступить в новый район, точно зная маршруты следования. Так было и на этот раз. Вот почему с полным знанием реальной обстановки я возразил генералу, что двигаться напрямую из Кубинки в район Чисмены нельзя и что выход один — отправлять машины через Москву, по шоссейным дорогам.
Но генерал стоял на своем. Ошибочное решение может принять каждый. Никто не застрахован от промаха. Но самое неприятное всегда, и особенно на войне, — когда начальник упорствует в своей ошибке, упорствует во имя чести мундира, [187] «авторитета», уязвленного самолюбия. Как дорого иногда это обходится!
— Кончайте разговоры! Выполняйте приказ! — закончил нашу беседу генерал.
Правда, вопреки указаниям генерала транспортные колесные машины я все–таки на свой страх и риск отправил кружным путем, через Москву. И они прибыли в Чисмену намного раньше танковой колонны. Танки и штабные машины с трудом пробирались по разбитым проселочным дорогам. Даже «тридцатьчетверки» садились днищем на междуколейные бугры.
Это был тяжелейший марш. Танки, густо коптя, надсадно ревели, выбираясь из глубоких колдобин…
Днем генерал еще находился с колонной, а в полночь куда–то исчез.
С трудом добрались до Истры. Но тут снова задержка. Кончилось горючее. Кое–как раздобыли дизельного топлива для тяжелых танков, авиационного бензина для легких. И снова осенние, непролазные дороги. Не удивительно, что при таких темпах движения мы опоздали в район сосредоточения.
И вдруг из штаба фронта приходит телефонограмма: за невыполнение боевого приказа командира бригады полковника Катукова предать суду военного трибунала. Тотчас приехал военный прокурор, и дело завертелось. Правда, присутствовавшие при нашем споре с генералом подтвердили, что маршрут движения
— Да как они могут! — возмущался мой начальник политотдела майор И. Г. Деревянкин. — Разве это случилось по нашей вине? Это их представитель впутал нас в эту историю. Нет, я этого так не оставлю!
Признаться, я даже не ожидал от своего всегда уравновешенного начальника политотдела такого бурного взрыва чувств. Поздно вечером он сел в легковушку и отправился в Москву. Во втором часу ночи Иван Григорьевич прорвался к генералу Федоренко. Тот позвонил Сталину, и инцидент был улажен»{135}.
Если внимательно посмотреть, то подобные случаи были в жизни почти каждого генерала и офицера, участников войны. Не раз в такую переделку попадал и П. А. Ротмистров. Похожий случай, произошедший с ним под Сталинградом в начале сентября 1942 г., чуть не стоил должности командира корпуса, а может, и головы. Но об этом рассказ впереди.
В конце октября 1941 г. 4-я тбр была передана командующему 16-й А генералу к. К. Рокоссовскому. В составе этой армии [188] бригада участвовала в отражении вражеского наступления на Москву с северо–востока. В этих боях танкисты М. Е. Катукова поддерживали «панфиловскую» 316-ю сд и кавалерийскую группу генерала Л. М. Доватора. В первой половине ноября они участвовали в ликвидации так называемого «скирмановского плацдарма» — вмятины, которую противник продавил танками в обороне 16-й А в 30 км юго–западнее Волоколамска.
Здесь, на западном направлении, Михаил Ефимович получил серьезный опыт управления и более крупным, чем бригада, танковым соединением, причем в сложных зимних условиях. Этот опыт ему пригодится уже весной 1942 г. В начале декабря, когда 16-я А, как и все войска Западного фронта, перешла в общее контрнаступление, К. К. Рокоссовский создал три подвижные группы под командованием генералов А. П. Белобородова, Ф. Г. Ремезова и М. Е. Катукова. По своему составу они отдаленно напоминали танковые корпуса, которые начнут формироваться в нашей армии в следующем году. Группа включала в себя две танковые бригады, отдельный танковый батальон и отдельную мотострелковую бригаду. Но уже 19 декабря М. Е. Катукову подчиняется группа Ф. Г. Ремезова, и он командует войсками обеих групп при освобождении Волоколамска.
С конца декабря 1941 г. и до конца января 1942 г. его группа, переданная в 20-ю А, вела бои по уничтожению укрепленных противником рубежей на реках Лама и Руза. Здесь Михаил Ефимович впервые познакомился с командиром бригады морской пехоты полковником И. М. Чистяковым. Его соединение некоторое время действовало в составе его подвижной группы. Через полтора года на Курской дуге им снова придется сражаться вместе, но уже в качестве командармов.
После выхода 20-й А в конце января 1942 г. на территорию Смоленской области 1-я гв. тбр передается 5-й А генерала Л. А. Говорова и выводится на комплектование в г. Гжатск, а комбриг был вновь вызван в Москву для получения нового, более высокого назначения — командиром танкового корпуса.
Для Павла Алексеевича начало войны сложилось трагично. В то время, когда комдив М. Е. Катуков дрался «пешим по танковому» в Полесье, начальнику штаба 3-го мк пришлось испытать в полной мере горькую участь окруженца. С первого дня нападения гитлеровцев корпус генерал–майора A. B. Куркина попал в тяжелое положение. Пытаясь сдержать немцев, командование 11-й А начало бросать в бой одну за другой три его дивизии, еще полностью не укомплектованные материальной частью, без подготовки. Для удержания плацдарма на Немане западнее г. Алитуса была выдвинута 5-я тд, но ее части [189] не успели занять оборону. Во встречном бою с 3-й танковой группой генерала Г. Гота она потерпела поражение и уже в ночь на 23 июня 1941 г., оставив Алитус, с четырьмя десятками уцелевших боевых машин начала отходить на Каунас и Вильнюс. Затем противник рассеял 84-ю мотострелковую дивизию.