Курумилла
Шрифт:
Победа решалась поединком между доном Луи и сашемом.
ГЛАВА VI. Возмездие
Враги мгновенно приготовились к поединку. Не прошло и нескольких секунд, как вождь неожиданно заставил свою лошадь сделать прыжок вперед. Граф ждал его, не трогаясь с места. Когда индеец приблизился к нему почти вплотную, Луи движением быстрым, как мысль, схватил лошадь вождя за ноздри, та с жалобным ржанием поднялась на дыбы, но граф с поразительной ловкостью и проворством успел вонзить свою шпагу в горло индейца. Поднятая кверху рука вождя сразу опустилась, глаза его широко раскрылись, и целый поток крови хлынул из раны. Микскоатцин слабо вскрикнул и скатился на землю, корчась в предсмертных судорогах.
Граф встал ногой на грудь индейца и пригвоздил его к земле.
Затем, обернувшись к товарищам, Луи громко скомандовал:
— Вперед, вперед!
Авантюристы ответили торжествующим «ура» и снова ринулись на краснокожих.
Но те уже не дожидались нападения.
Смерть Микскоатцина, одного из самых уважаемых и славных вождей их племени, как громом поразила индейцев, страшная паника овладела ими, и они бросились искать спасения в беспорядочном бегстве.
Тогда началась настоящая охота на людей со всеми ее отвратительными и ужасными подробностями.
Читатель уже знает, что индейцы были окружены, всякое отступление сделалось для них немыслимым.
Авантюристы, ожесточенные продолжительной борьбой, которую им пришлось выдержать, безжалостно избивали побежденных врагов, тщетно взывавших к богам.
Вне себя от ужаса индейцы метались в разные стороны и гибли от острых клинков и ружейных выстрелов или под копытами лошадей. Животные, не уступая в ярости своим хозяевам и опьяненные острым запахом крови, бешено топтали краснокожих.
Скоро центр рокового круга заполнился целой горой трупов, и круг этот все более и более сужался.
Лишившись последних сил, несчастные краснокожие побросали оружие и, скрестив руки на груди, тесно прижались друг к другу. Они отказывались от дальнейшей борьбы и с мрачным отчаянием, бесстрастно, как свойственно их расе, ожидали смерти.
Граф уже давно хотел положить конец этой ужасной резне, но французы, упоенные победой, даже не слыхали его голоса, заглушаемого шумом битвы.
Между тем победители остановились сами, охваченные невольным удивлением при виде стоического поведения своих врагов, которые с презрением отказывались просить пощады и предпочитали умереть, не проявляя ни слабости, ни напускного геройства.
У французов рыцарский характер, всякий благородный поступок, всякий благородный порыв находят отклик в их сердцах.
Они остановились и, обменявшись красноречивыми взглядами, опустили оружие.
Видя, как в сердцах авантюристов просыпается сострадание, граф понял, что наступил самый удобный момент для прекращения резни. Он быстро вышел вперед и высоко поднял свою шпагу, обагренную кровью.
— Стойте, друзья! — вскричал он. — Пора прекратить это избиение, мы солдаты, а не палачи, предоставим все низости мексиканцам, а сами останемся тем, чем создала нас природа — будем храбры и сострадательны, пощадим этих несчастных.
— Пощада! Пощада! — вскричали французы, потрясая над головами оружием.
В этот момент из-за густых облаков тумана блеснули яркие лучи восходящего солнца. Поле битвы, еще дымившееся от последних ружейных выстрелов, представляло собой величественное, но в то же время ужасное зрелище: среди множества трупов стояла кучка безоружных людей, которые с вызывающим видом смотрели в лицо врагам, обагренным кровью и почерневшим от порохового дыма.
Граф вложил шпагу в ножны и медленно приблизился к индейцам, которые с беспокойством встретили это движение. Они не догадывались об истинных намерениях графа.
Индейцы не знают пощады, сострадание им незнакомо. В прериях действует только один закон — горе побежденным. Краснокожие безжалостно применяют этот закон к своим врагам, не слушая их молений о пощаде.
Авантюристы опустили ружья к ноге и сейчас же забыли все счеты с неприятелем. Они принялись беспечно смеяться, и между ними завязалась оживленная беседа.
Валентин и Курумилла подошли к графу.
— Что ты хочешь делать? — спросил охотник.
— Неужели ты не догадался? — спросил Луи. — Я хочу их пощадить.
— Всех?
— Разумеется, — удивленно заметил граф.
— Значит, ты их прощаешь?
— Да, я хочу возвратить им свободу. Разве ты считаешь это неуместным?
— Может быть.
— Так объяснись.
— Прощая индейцев, ты поступаешь отлично. Они разнесут об этом славу по своим племенам и уж, конечно, не забудут сурового урока, полученного ими сегодня ночью.
— Ну и что же?
— Но, — продолжал охотник, — среди пленных находятся не одни только индейцы.
— ?!
— Среди них есть переодетые мексиканцы.
— Ты уверен?
— Я получил предупреждение от командира всадников, с помощью которых мне удалось помочь тебе нанести такой сильный удар.
— Но разве эти твои всадники не апачи?
— Ошибаешься, друг мой, это белые и притом сивикос, то есть люди, нанятые землевладельцами для защиты от IndiosBravos. Видишь, как благородно исполняют они свой долг, но не удивляйся, ведь таковы местные нравы.
Луи задумался.
— Твои слова очень меня смущают, — пробормотал он.
— Почему же? — беспечно возразил охотник. — Все очень просто, но вопрос не о всадниках, теперь они совершенно в стороне.
— Но я должен, по крайней мере, их поблагодарить.
— Они в этом не нуждаются, да и я тоже, займемся лучше пленными.
— Ты сказал, что среди них есть белые?
— Вне всякого сомнения.
— Но как их отличить?
— Курумилла сумеет это сделать.
— Твои замечания меня удивляют. С какой стати белым вступать в союз с нашими врагами?
— Скоро узнаем.