Курумилла
Шрифт:
— Что же вас смущает?
— Друг мой! — воскликнул граф. — Вы не можете себе представить, как я раскаиваюсь в том, что приехал сюда.
— Почему же?
— Нужно ли говорить? Земля, которую вы теперь обрабатываете, несколько лет назад была покрыта девственным лесом, он служил убежищем одним только хищным зверям. Теперь благодаря вашей работе, вашей энергии она превратилась в плодородную равнину, многочисленные стада пасутся на ваших лугах. В дикой, запущенной местности возникла колония цивилизованных людей. Земля начинает щедро вознаграждать вас за вложенный в нее труд, колония — на пути к процветанию. Близок тот день, когда другие
— Ну и что же? — спросил капитан.
— Мне кажется, — продолжал граф, — что, как иностранец, которому вы ровно ничем не обязаны, я не имею права втягивать вас в продолжительную борьбу, заставлять вмешиваться в спор, который нисколько вас не касается. При этом вы рискуете потерять все, и земля, возделанная вами с такими усилиями, возвратится в прежнее первобытное состояние. У меня возникает вопрос: имею ли я право требовать от вас разделить со мной мою несчастную участь?
— Я постараюсь разрешить ваши сомнения, — гордо отвечал молодой капитан. — Дорогой граф, мы находимся на расстоянии четырех тысяч лье от нашей страны, у самых границ пустыни. Нам больше не от кого ожидать помощи и покровительства. На далекой чужбине все французы должны смотреть друг на друга, как на братьев. Всякое оскорбление, нанесенное одному из нас, должны чувствовать все. Нас мало, врагам не трудно наносить нам всяческие оскорбления. Для нашей собственной пользы мы должны сблизиться еще теснее, чтобы добиться больших политических прав. Действуя общими силами, мы не только охраняем свою честь, но и защищаем свое отечество, свое французское имя, которым мы так гордимся и которое должны оберегать от всякого поношения.
— Вы прекрасно говорите, — помолчав, произнес Валентин. — Ваши слова тронули меня до глубины сердца. Чувство одиночества на чужбине заставляет нас сознавать общность наших интересов. Мы не должны допускать, чтобы презренные враги позволяли себе унижать нашу национальную честь. Франция вверила нам ее сохранность. Мы обязаны всем внушить уважение к нашему дорогому отечеству, хотя бы это и обошлось очень высокой ценой.
— Конечно, — горячо подхватил капитан, — мексиканское правительство, нарушая свои обязательства перед графом Пребуа-Крансе, оскорбило не отдельного человека, не какого-нибудь авантюриста, бродягу, а нанесло оскорбление всей Франции. Франция должна потребовать удовлетворения, и она это сделает. Мы поднимаем брошенную перчатку и отплатим за оскорбление. Если мы умрем, то умрем благородно. Я уверен, что наша смерть не пройдет бесследно, отечество будет гордиться нами, пролитая кровь воздвигнет себе мстителя. Далее, граф… Вы не чужой человек для нашей колонии. В самую критическую для нее минуту вы поддержали нас своей помощью и советом. Теперь очередь за нами, и уверяю: колонисты сумеют воздать вам за вашу услугу. Я закончил.
Граф не мог удержаться от улыбки.
— Хорошо, я с удовольствием принимаю вашу благородную поддержку. Было бы смешно, если бы я продолжал настаивать на своем отказе. Вы вправе были бы счесть это неблагодарностью с моей стороны.
— В добрый час, — весело сказал капитан. — Вижу, мы начинаем понимать друг друга. Я был уверен, что мне удастся убедить вас.
— Вы прекрасный товарищ, капитан, я не в силах вам противиться.
— Черт возьми! Вы явились как раз вовремя, чтобы заручиться нашей помощью.
— Как так?
— Если бы вы приехали двумя днями позже, то уже не застали бы меня здесь.
— Что это значит?
— Разве вы не заметили расставленные во дворе повозки? Мне предстояло отправиться во главе восьмидесяти лучших колонистов к золотым рудникам, о которых мы недавно случайно узнали.
— А-а…
— Да, но теперь экспедиция будет отложена, и отряд вместо экспедиции к золотым рудникам присоединится к вам. Я в этом почти убежден.
— То есть?
— Я не имею права распоряжаться отрядом и самовольно отложить экспедицию без общего согласия.
— Это справедливо, — ответил граф. Но по лицу его пробежала тень.
— Будьте спокойны, — начал уверять его капитан, — колонисты охотно дадут свое согласие, если будут знать, в чьих это интересах.
— Дай Бог, чтобы ваши слова оправдались… Все ли у вас готово к походу?
— Почти что так. Только я должен признаться, что мои погонщики ушли от меня, они тайно бежали из лагеря.
— Черт возьми! И уж, конечно, не забыли увести с собой всех мулов?
— Не оставили ни одного, так что я положительно не знаю, как повезу свою артиллерию и багаж.
— Хорошо, хорошо, мы поможем. У меня есть отличные повозки, и колония богата мулами.
— Гм! Я не знаю, как благодарить вас за ваши услуги.
— За мной дело не станет.
Все трое вошли в дом и продолжали вести беседу в той комнате, где еще недавно проходили переговоры с полковником Суаресом.
Капитан позвонил в колокольчик. На его зов явился слуга.
— Пусть все колонисты соберутся сегодня вечером по окончании работ. Я хочу сообщить им нечто важное.
Слуга молча поклонился.
— Принесите нам перекусить, — прибавил капитан. — Вы, конечно, отобедаете с нами? Ведь вам можно будет выехать только завтра, никак не раньше.
— Да, мы рассчитываем выехать с восходом солнца.
— Где ваш лагерь?
— В миссии de-Nuestra Sonora de los Angelos.
— Совсем рядом.
— О да, не более тридцати миль отсюда.
— Эта позиция одна из самых сильных. Вы долго на ней останетесь?
— Нет, я хочу сразу нанести решительный удар.
— Предусмотрительно. Вы должны внушить страх своим врагам.
Во время этого разговора двое слуг принесли стол, накрытый на троих.
— Пожалуйте за стол, — пригласил капитан.
Ужин отличался большой простотой. Иного нельзя было и требовать в этих условиях. Он состоял из дичи, маисовых лепешек, красных бобов и индейского перца, а также из напитков — пульке и каталонского рефино, самой крепкой водки, которая только существует.
У гостей проснулся настоящий волчий аппетит, да оно и понятно: ни граф, ни Валентин ничего не ели в продолжение тридцати часов. Они так и накинулись на расставленные перед ними кушанья.
Принеся стол, слуги тотчас же вышли, предоставив приятелям полную возможность вести беседу без боязни быть услышанными.
Утолив голод, они продолжили оставленный ими разговор, так как не могли забыть ни на минуту о том, что им предстояло сделать.
— Итак, — сказал капитан, — вы объявили решительную войну мексиканскому правительству?
— Вне всякого сомнения.
— Нельзя отрицать, у вас достаточно серьезный повод для начала военных действий: вы боретесь за свое право. Мне кажется, что для успеха дела нужно написать какой-нибудь девиз на своем знамени.