Кусатель ворон
Шрифт:
Александра пожала плечами.
– Не знаю, – сказала она. – Подумаю. Время еще есть. А ты журналистом?
– Скорее всего, – ответил я меланхолично. – Выбора нет как-то.
– Почему же? Сейчас много выбора, делай что хочешь, иди куда хочешь.
– Не для меня, – мужественно зевнул я. – У меня генетика. Предрасположенность.
– Это как?
– Моего прадеда покусали собаки, – сказал я. – Куда теперь деваться? А мой прапрапрадед по материнской линии и сам был… Тот еще. Крайебитер – наша старинная фамилия, Бенгарт уже потом,
– Кусающий ворон? – перевела Александра.
– Кусатель ворон, – уточнил я. – Кусатель ворон в восьмом поколении. Они в Восточной Пруссии жили, на Куршской косе. Были большими специалистами.
– В чем?
– В кусании ворон, – пояснил я. – Это такая профессия. Голодно было, и местные немцы наловчились ловить ворон. Сначала ловили одну ворону, привязывали ей к лапке веревочку и растягивали рядом сеть. Пойманная ворона приманивала остальных, они опускались, кусатель, сидящий в шалаше, дергал за веревочку, и ап – еще десять ворон. К вечеру набиралось штук двести. Ну, и в процессе поимки ворон умерщвляли перекусыванием шеи – быстро и эффективно.
Александра поморщилась.
– Их что, действительно ели? – спросила она. – Ворон?
– Конечно. Солили и ели. Еда бедняков. Хотя потом вошло в моду, даже в ресторанах подавали. Говорят, в Германии и сейчас можно найти. Само собой, в самых изысканных заведениях.
– Может быть. Но я больше креветок люблю… Нет, больше всего я теперь люблю жареную картошку с белыми грибами.
– Я тоже.
– А при чем здесь генетика?
Я пожал плечами.
– Все время хочется кого-нибудь покусать. Хотя в последнее время меньше… но все равно. Мне кажется, над нашим родом судьба посмеялась. Кусатели и покусанные… Примерно так.
– Понятно. Это интересно. Ну, про кусателей ворон. Интересная профессия. Ой, смотри!
Александра хлопнула в ладоши и указала пальцем.
– Странно, – сказал я. – Вроде бы недавно вышли, а уже… Прибыли. Что такое…
– Автобус! – заорал Пятахин. – Смотрите! Автобус нас ждет! Ура!
Под соснами отдыхала старенькая «Беларусь» с прицепом, в котором просматривались синие пластиковые бочки для клюквы и брусники, ящики для лисичек и большой бак для вареных грибов, а еще какие-то мешки, коробки, – одним словом, вещи, необходимые в домашнем быту, если живешь километрах в пятистах от ближайшего центра цивилизации. В кабине трактора курил квадратный мужик, наверное, Дрынов.
На обочине стоял автобус. Наш, чистенький и сверкающий, точно только что из мойки. Старый добрый пузатый Штольцхабен ходил вокруг автобуса с тряпкой и аккуратно смахивал пыль, хотя машина и так блестела как новенькая.
– Однако… – растерянно сказал Скопин.
Дверь отъехала в сторону.
– Пашенька! – из автобуса выпала Лаура Петровна в желтом спортивном костюме. – Пашенька! Сынок!
Она кинулась к нам.
Пашка попятился и потерянно огляделся, но бежать не решился, и через секунду Лаура Петровна погребла
Мы не стали мешать воссоединению матери с сыном и направились к автобусу. Шульцман приветствовал нас улыбкой, мы ему тоже были рады – и пожали руки, а Жохова вдруг поцеловала в щечку. Стали забираться и распределяться по местам, но в этот раз рассаживались по-другому, как-то вместе, рядышком, и немцы, и баторцы не стали сбиваться в кучки, а устроились среди остальных.
Я хотел сесть рядом с Александрой, но Скопин зачем-то выволок меня обратно на улицу, и мое место занял Влас. Пятахин то есть.
– Ну что? – спросил я. – Чего еще?
– Да вот, дело есть… Я про это… – Скопин кивнул в сторону леса. – Как-то все… Непонятно.
– Брось, потом разберемся. Знаешь, у меня у самого голова вся в разные стороны. Надо все осмыслить спокойно. Дома, короче.
– Вот и я о том, – Скопин кивнул. – Осмыслить. Ты не спеши это все в блог писать, хорошо?
– Конечно. Кто ж это решится описать?
– Понимаешь, этот инцидент с Вероникой… Ну, мне совсем не хочется в послужном списке иметь это безобразие…
– Понятно-понятно. Никакой драки не будет, я потом наоборот напишу.
– Наоборот драки? – усмехнулся Скопин.
– Ну, мы встретились… С воспитанниками церковно-патриотического лагеря, пели под гитару Цоя и…
– Жанну Бичевскую.
– Можно и Жанну Бичевскую. Песни пели, жгли костер, играли в города…
– Вот, верно, в города… А потом спать легли, никто никому фейсы не портил.
Лязгнуло железо, из «Беларуси» вылез квадратный человек Дрынов и направился к нам крепкой походкой заслуженного механизатора. Во рту папироса, незажженная, Дрынов перекидывал ее с зуба на зуб и деловито хмурился.
– Этому еще что надо… – поморщился Скопин.
Я примерно представлял, я всегда представляю, что народу надо.
Дрынов приблизился, но здороваться не стал, не стал тратить на нас души своей окрошку.
– Пацаны, – он сплюнул на асфальт, растер сапогом. – Пацаны, тут такое дело, значится…
Дрынов изобразил смущение, не очень хорошо изобразил, кстати, а может, и не старался особо. Причем обращался он исключительно к Скопину, чуял.
– Короче, пацаны, соляра подорожала, – сказал он. – Сами понимаете, такие концы…
Он зажмурился.
– Опять же капиталку недавно делал, пришлось почти пятнадцать тысяч выложить. А автобус ваш не полторы тонны весит, серьезная машина.
Дрынов принялся бубнить про трудности жизни, высокие цены на ГСМ, про произвол и коррумпированность местных властей, наступающих несчастному фермеру практически на горло…
– Сколько? – остановил Скопин поток жалоб.
– Еще три, – вздохнул Дрынов. – Я же говорю, ваш автобус, он же не легкий, а потом, пока я его тащил, у меня два бидона брусники в кисель утряслось…