Шрифт:
Часть II
Глава вторая
Славная Ретирада
В местечке Радзивиллов Кремснецкого уезда, близ австрийской границы, собиралась Подольская армия.
С объявлением о предстоящем походе, к общей радости, упразднены были пудра и коротенькие косы, от которых в памяти солдат остались только слова команды: «Равняйся в косу!» Еще раньше, с восшествием на престол Александра I, были отменены унтер-офицерские экспантоны, отброшены штиблеты и пукли. Зато все прочее осталось, как при покойном императоре. В том
Передовые части выступили 13 августа: первой колонной командовал генерал-майор князь Багратион, второй – генерал-лейтенант Эссен, третьей – генерал-лейтенант Дохтуров, четвертой – генерал-лейтенант Шепелев. Дивизия генерал-лейтенанта барона Мальтица, куда входил Ярославский мушкетерский полк, двинулась на четыре дня позже.
В долгом пути и на первых привалах, с самого перехода границы, между солдатами и младшими офицерами родилось большое любопытство: с кем воюем и куда идем? Разнесся слух, что произошла какая-то размолвка у царя с цесарем. Сергей Семенов только смеялся, а потом, у костерка, за сухарной да винной порцией сказал:
– Да разве у вас не стало глаз, ротозеи? Что, не видите, как цесарцы ухаживают за нами? Стало быть, какая уж тут размолвка! Вишь! Француз-то задирает Русь. Какой-то там Бонапартия, словно Суворов, так и долбит кого попало. Да уж мы не дадим охулки на руку. Примем и его, молодца, как, бывало, басурман, по-суворовски!..
До городка Тешен войска шли обыкновенным маршем. С прибытием в армию Кутузова колонны начали двигаться ускоренными переходами, делая в сутки до шестидесяти верст. Порядок следования был положен с примерной точностью: на каждый фургон садилось по двенадцать человек в полном вооружении, и такое же количество солдат складывало туда ранцы и шинели. Через десять верст следовала перемена. Конница и артиллерия отставали от пехоты несколькими маршами.
Невзирая на поспешность движения, венский двор не переставал упрашивать Кутузова еще более ускорить марши. Но русский главнокомандующий не соглашался, справедливо опасаясь изнурить войско в наступившее ненастное осеннее время. Он делал дневки по усмотрению, соображаясь с усталостью людей.
Привалов теперь почти не было. По прибытии солдат на ночлег их тотчас расставляли по квартирам. Мещанин или бауэр уже ожидал у своей калитки и, пропустив мимо себя назначенное ему магистратом число постояльцев, захлопывал калитку на запор. В большой опрятной кухне уже хлопотала его баба, а на столе стояли кружки – по числу едоков. Отличная пища, винная порция, даже кофий и мягкая чистая постель – все было к услугам русского воина.
Под шутки и прибаутки солдаты с грохотом составляли в сенцах тяжелые ружья с широкими штыками и, крестясь на раскрашенное деревянное распятие, шли садиться по лавкам. Чистота и аккуратность немцев в одежде и убранстве дома, тщательность в обработке земли, достаток в харчах удивляли всех.
– Ай, брудеры! Народ смышленый!.. – рядили солдаты, вытаскивая из-за голенища деревянные ложки.
Многое в самом деле было в диковинку. Не могли солдаты довольно надивиться тому, что у немцев воловья упряжь или, лучше сказать, ярмо утверждалось не на шее быка, а на его рогах. Когда им объяснили, что у рогатой скотины вся сила во лбу, многие рассуждали: «Хитер немец! Ведь понял же! Проник!» Обычай австрийцев ковать быков также обращал внимание солдат. Но, похваляя, как и все, немецкую замысловатость, Сергей Семенов возразил своим товарищам:
– Все так. Да что-то плохо они управляются с французом!..
Теперь уже все знали, что русской армии впервые предстоит встреча с самим Наполеоном. До солдатских ушей начали доходить слухи, будто француз берет верх и австрияки идут на попятную. Не потому ли так любезны и предупредительны были хозяева на каждом ночлеге? Цесарцы страшились вторжения наполеоновской армии. Старик Мокеевич, не пожелавший уйти вчистую и оставшийся сверх срока в строю, согласился с Семеновым, пробасил:
– Да, Чижик! Не радует дело с брудерами, коли на первых порах не устояли…
– Видно, придется нам на чужой земле француза угощивать, – продолжал Семенов. – Ну что же, не посрамим русское имя. А теперь, ребята, поглядим, что положит брудер в наш родительский скоровар…
За эти дни он полюбил немецкий кофий, который солдаты, на польский манер, называли «кава». В простонародье он подавался обыкновенно с примесью картофеля и цикория, подслащивался же сахарной патокой. Хозяйка уже положила смесь в большой железный кувшин, залила водой и теперь кипятила на огне. Однако, когда она начала разливать кофий по кружкам, солдаты зароптали и потребовали суповые миски. Влив с гущей этот взвар и накрошив туда порядочно ситника, каждый принялся хлебать кофий ложкой, словно щи. Мокеевич примешал туда еще луку и все приправил солью. Многие последовали его примеру. Очень довольные этой похлебкой солдаты вскоре попросили у изумленной австриячки подбавить им еще жижицы.
– У немца кофий, что у нас сбитень, – рассуждал между тем Мокеевич. – Немецкий солдат, вишь, без кофия жить не может. Я давеча подсмотрел, что, почитай, у каждого на походе с собой маленький кофейник…
– То-то что и есть – кофейники! – отозвался Семенов, которого раздражала такая их бабья о себе заботливость. – Похлебал бы нашей тюри, то получшал бы на живот…
– Зато обыкновенный чай, – басил Мокеевич, – они употребляют как лекарство. Его надо спрашивать в аптеках. А в лавках и не отыщешь.
– Да, все чудно на чужбине. А сколько же мы в пути? – подумал вслух Семенов.
– Месяц и восемь ден, дяденька, – с готовностью откликнулся рыжий, с осыпанным гречкой лицом новобранец Пашка.
– Значит, нынче двадцать пятое сентября? Никитин день? Никиты репореза и гусятника?
Старый гренадер Мокеевич молодецки подправил указательным пальцем седые свои усы и повел глазом на дородную хозяйку:
– Истинно говорят у нас в народе: «Не дремли, баба, на репорезов день! Ин дождешься гостя…»
– Да ведь она, дяденька, по-нашему ни хрена не понимает, – засмеялись молодые солдаты, в то время как рыжий Пашка так засмущался от шутки Мокеевича, что веснушки пропали на лице.
– Ничего, этот язык небось на всем свете един. – Семенов подмигнул хозяйке, которая скорее ради приличия, чем от стыдливости, прикрыла лицо фартуком. – Что, фрава, не надоел еще тебе немец-то твой? Русский во всяком деле жарче будет. А ваши-то мужики небось горазды только пиво дуть…
Семенов с товарищами вдоволь нагляделись на то, как австрияки в своих трактирах часами просиживали над гальбой – пол-литровой кружкой. Они рассуждали о Наполеоне, разводя пальцами по столу пивные капли, чтобы яснее обозначить его богатырские движения. Русские солдаты в нелегком и день ото дня все усложнявшемся пути по цесарской земле тоже гадали: где же может быть француз?