Кутузов
Шрифт:
«Ура», перемешанное с веселыми песнями, было ему ответом.
Тарутинское сражение, стоившее русским 1200 убитыми и ранеными, имело великое нравственное значение. С самого начала похода оно было первым наступательным действием главной армии и увенчалось хоть и не полным, но, по крайней мере, значительным успехом. Милорадович с авангардом расположился при селе Винкове, где русские впервые в этой войне стали на земле, отбитой у неприятеля.
На другой день, к вечеру, Кутузов собрал генералов на праздничный ужин. Беннигсен прислал Вольцогена с извещением о том, что, получив ядром контузию, он имеет на несколько дней нужду в покое. Но то, что было у Беннигсена на уме, сорвалось у Вильямса с языка.
– Мы упустили победу, фельдмаршал, – сказал он за столом. – Раскачка и непрестанные остановки в пути лишили нас ее...
Кутузов вперил зрячий глаз в низкий жирный лоб британца.
«Интриги! Как это мелко и смешно, как даже извинительно малостью натуры, мелкостью вверенной человеку Всевышним души! Отвечать на это – значит унижать, низводить себя до врагов. Да нет, они и не враги. Враг нынче один, и враг смертельно опасный. А они просто люди: интриганы в военных мундирах, придворные, обремененные чинами и званиями и страшащиеся пуще всего их потерять, наушники, злопыхатели, глупцы. Их должно не ненавидеть, но не замечать, забывать, а лучше – жалеть. Даже сострадать им в их малости...»
– Напротив, полковник, – ласково улыбнулся Михаил Илларионович. – Виктория, и полная.
Он знал наверняка, что назавтра Вильямс настрочит очередной донос государю, и предложил тост за одержание у Чернишни победы в открытом поле.
Разговор за столом зашел между тем о знатнейших полководцах, и, естественно, о Суворове. Ермолов неосторожно сказал:
– Ах, если бы теперь был Суворов!..
Кутузов быстро поглядел на него:
– Что же было тогда?
Ермолов сперва смешался, но нашелся что ответить:
– Он бы сказал, что вашу светлость и сам Наполеон не обманет!..
Светлейший князь – и это знали – не терпел лести, но тут улыбнулся.
Втайне он был доволен свой предусмотрительностью, которая уже давала плоды. Кутузов только что получил известие от генерал-майора Дорохова о появлении французов на Новой Калужской дороге. Но что это? Отвлекающий маневр? Или попытка обойти русских с их левого крыла и двинуться на Калугу? Дорохов сообщал о продвижении к селу Фоминскому дивизий Брусье и Орнана из корпуса вице-короля Италии Евгения. Немалая сила. Однако значит ли это, что сам Наполеон покинул Москву? Или это маневр, дабы выманить русских с неприступных Тарутинских позиций?
Фельдмаршал решил послать к Фоминскому корпус генерала от инфантерии Дохтурова: надо удостовериться в истинных намерениях Бонапарта. Одновременно следует приказать Милорадовичу сделать ложное нападение на Мюрата, который стоит на Старой Калужской дороге, около имения графа Ростопчина Вороново. Надо лишить Неаполитанского короля возможности подкрепить Брусье и Орнана...
Да, наступали, по всей вероятности, самые ответственные дни. И не дни, а часы и даже минуты, когда все решало искусство маневрирования...
– Господа! – молвил главнокомандующий, отрываясь от неотвязных мыслей. – Получена добрая весть. Испанцы и англичане разбили французов и заняли Мадрид! Итак, враги наши поражены и в отдаленных странах Европы. А вторгшиеся в пределы России найдут гробы свои в недрах нашего Отечества! – Кутузов оглядел своих сподвижников: – Так заставим же Бонапарта с гладной утробой идти к Смоленску! Вон из России!..
5
Кутузов был разбужен глубокой ночью.
Он сидел на постели в сюртуке, так как, по своему обыкновению, во время кампании не раздевался по ночам. Радость сияла на его полном, с орлиным носом лице.
– Скажи, друг мой, – говорил он немолодому офицеру, исхлестанному грязью с кончиков сапог до кивера от ненастной и долгой дороги, – что за событие, о котором привез ты мне весть? Неужели воистину Бонапарт оставил Москву и отступает? Говори же скорей, не томи сердце! Оно дрожит!..
Штаб-офицер Дохтуровского корпуса Бологовский повторил то, о чем он уже доложил начальнику штаба Коновницыну и генерал-квартирмейстеру Толю:
– Наполеон с главными силами следует к Боровску по Новой Калужской дороге... Французы уже пятый день, как выступили из Москвы... В Москве нет неприятеля, кроме больных...
Когда Бологовский закончил подробный рассказ, Кутузов захлипал от слез и, обратясь к образу Спасителя, прерывающимся голосом воскликнул:
– Боже! Создатель мой! Наконец ты внял молитве нашей! С сей минуты Россия спасена!..
Он тут же приказал Коновницыну:
– Петр Петрович, пишите! Дохтурову употребить все способы для скорейшего перехода к Малоярославцу и прикрытия Боровской дороги до прибытия туда главной армии... Записали, голубчик? Ему же тотчас отправить четыре казачьих полка усиленным маршем для предупреждения неприятеля на Боровской дороге... Платову со всеми казачьими полками и ротой конной артиллерии идти к Малоярославцу. Милорадовичу следить за неприятельским авангардом. И если король Неаполитанский станет делать фланговый марш вверх по Наре, то отделить казаков и часть кавалерии для наблюдений за его движением, а самому поспешать вслед за армией...
Он послал за князем Кудашевым, накануне доставившим в Тарутино пленных и трофеи.
– Николай! – приказал Михаил Илларионович зятю. – Обратишься для поисков на Старую Калужскую дорогу. Своими «мелкими шалостями» французы могут вселить ужас в мирных калужских жителей...
Кутузов отдавал повеления с такой легкостью, словно разбирал изящную шахматную задачку по учебнику Франсуа-Андре Филидора. Все, о чем он думал и что решил долгими бессонными ночами, когда армия отдыхала и приводила себя в порядок, теперь воплощалось в искусные перемещения отрядов, полков, корпусов.
На другой день Милорадович донес, что французский авангард тянется к Новой Калужской дороге. Теперь уже было бесспорно стремление Наполеона обойти Тарутинский лагерь и через Боровск и Малоярославец достигнуть Калуги. Приходилось спешить, а так как уже поздно было преградить путь французам в Боровске, Кутузов решил вести армию прямо на Малоярославец, соединиться там с Дохтуровым и Платовым и дать Бонапарту отпор.
Одновременно граф Михаил Андреевич послал своего адъютанта с казачьей партией к Москве. На руинах взорванного маршалом Мортье Кремля, где посреди обгорелых остовов горделиво возвышался Иван Великий, русские убедились окончательно, что первопрестольная покинута французами. Так было восстановлено прямое сообщение со столицей.