Кутузов
Шрифт:
— Это мой старый дружок оказывает мне любезность, — говорил он, продолжая разглядывать в зрительную трубу турецкое расположение.
Из-за порохового дыма, окутавшего турецкие укрепления, виднелись большие пестрые массы турецкой конницы. Конечно, визирь сейчас бросит их на русские каре. Только на какой фланг? "Скорее всего на открытый левый", — думал Кутузов, не обращая внимания на то, что через его голову с противным воем несутся ядра.
Одно вдруг шлепнулось перед самым носом кутузовского коня, подняв облачко пыли. Конь чуть присел на
— Ишь как мой старик удивился, — усмехнулся Кутузов, похлопывая коня по шее.
— Ваше высокопревосходительство, здесь опасно. Вы бы поехали в третью линию к кавалерии, — сказал адъютант Кайсаров.
Капитана Кайсарова поддержали остальные офицеры штаба. Только Резвой молчал. Он знал, что Михаил Илларионович не двинется с места.
— Куда я поеду? Что скажет молодежь? Нет, я не удалюсь отсюда, пока мой друг не исчерпает своей любезности. А потом, голубчик, еще неизвестно, где опаснее!
И через несколько минут слова Кутузова получили прекрасное подтверждение. Из дымных пороховых завес, окутывавших турецкую позицию, вдруг на равнину ринулись тысячи всадников. Точно кто-то взмахнул разноцветным платком. На русские каре стремительно катилась бушующая волна спагов. От топота сотен тысяч копыт тяжело застонала земля.
Глядя на этот грозный вал, невольно думалось, что нет силы, которая смогла бы остановить его. Опытные, бывалые солдаты хорошо знали: страшен первый удар. Выдержать его было самое главное. Потом натиск ослабевал.
Дружным артиллерийским и ружейным огнем атака была отбита по всей линии. Бешеная волна всадников откатилась назад.
Не успели русские отдышаться, перезарядить ружья и убрать в середину каре раненых и убитых, как турецкая кавалерия понеслась на правый фланг.
Первый налет был как бы разведкой — где русские слабее.
Но все кутузовские каре стояли одинаково твердо. И вот теперь визирь кинулся на правый фланг. Он был неудобен для атак конницы: каре упирались в холмы и виноградники. Но турки яростно старались пробиться. Их упрямые атаки следовали одна за другой.
Кутузову пришлось послать из второй линии в подкрепление правому флангу 37-й егерский.
Егеря рассыпались по виноградникам. Их не было видно, но меткий прицельный огонь остановил янычар, появившихся вместе с конницей у правого фланга.
Архангелогородцы бросились в штыки, выбивая турок из лощины в лощину. В конце концов турки бежали к Кадыкиой.
В кутузовском штабе ликовали: дело идет! Но Михаил Илларионович думал иначе и предупреждал:
— Погодите радоваться. Это еще ягодки. Не может быть, чтобы визирь не ударил на левый фланг — ведь он совсем открыт. Его можно обойти. Мой дружок фокусничает. Он сегодня командует совсем не как турок!
— Должно быть, французские советники помогают, — заметил Резвой.
— И то может статься.
Слова Михаила Илларионовича сбылись в точности. Турецкие атаки правого фланга были только демонстрацией.
В девять часов утра отборная
Положение осложнилось. Визирь хотел отрезать русские войска от Рущука и окружить их. Но все спасла дальновидность опытного полководца: Кутузов недаром оставил у Рущука заслон в восемь батальонов, они-то и встретили непрошеных гостей. А сзади на турок ударили повернувшие по команде "По три направо кругом" чугуевские уланы, петербургские драгуны, ольвиопольские гусары. И, вместо того чтобы окружить русских, турки сами попали в мешок.
Анатолийской коннице, пыл которой уже был хорошо остужен, оставалось только ретироваться.
Если турецкая кавалерия возвращалась в свое расположение после демонстрации, хотя бы и отбитой русскими, это было одно, но, когда с поля боя бежала знаменитая анатолийская конница, тут впечатление создавалось иное.
В сражении наступил явный перелом. И Кутузов не замедлил воспользоваться им: он отдал приказ всем каре идти вперед. С распущенными знаменами, с барабанным боем и музыкой двинулись на орты [32] турецких янычар и бесчисленные толпы спагов русские каре.
32
О р т а — подразделение янычар, среднее между полком и батальоном.
Это был не стремительный вихрь кавалерийского удара, а неотвратимое, грозное движение сомкнутых, ощетинившихся штыками масс пехоты.
Турки бежали, кидая все.
Малочисленность русской кавалерии не позволила Кутузову бросить ее вперед для преследования врага. Турки успели увезти всю артиллерию. Русские преследовали турок десять верст до ретраншемента и заняли его. Кутузов велел войскам остановиться. Полуденное солнце стояло над головой. Люди изнывали от жары и жажды, устали, хотели есть. Бой длился уже восемь часов.
С Михаила Илларионовича градом катился пот: целый день на коне, в непрестанном напряжений и волнении; десять верст ехать верхом по жаре и в облаках пыли. Кутузов с трудом, но и с наслаждением слез с коня. Оглянулся — нигде ни кустика, ни деревца.
Кайсаров и ординарцы составили для главнокомандующего из отбитых разноцветных турецких санджаков, байраков и прочих знамен некое подобие шалаша. Михаил Илларионович сел на складной стульчик, который возил за ним Ничипор, распахнул мундир, вытер пот платком, попил из фляги тепловатой водицы и сказал генералам Ланжерону, Эссену, Воинову и Новаку, которые собрались у необычного шалаша: