Кувыр-коллегия
Шрифт:
Бирон улыбнулся и отошел от Левенвольде…
Конфиденты Волынского был счастливы. Все получалось так, как они желали. Кабинет-министр поднялся выше Бирона. Императрица подолгу с Артемием Петровичем беседовала и его совета стала спрашивать. В делах кабинетных без него уже обойтись не могли, и даже Остерман стал Волынского побаиваться.
Еропкин держал свое свидание с Шетарди в тайне от Волынского. Он рассказал о плане маркиза лишь де ла Суде. И то, потому токмо, что в помощнике нуждался. Ему надобно было Адамку устранить на время, и де ла Суда ему в этом помог.
Сейчас архитектор и де ла Суда переглянулись. Педрилло при дворе не было.
— Ты точно уверен, Жан, что Адамка из того места не вырвется? — тихо спросил Еропкин.
— Да. Люди его скрутили верные.
— Твои?
— Зачем мои? Я для того людьми капельмейстера сеньора Арайя воспользовался. Он мне их уступил с большим удовольствием. И продержат они его до 8 февраля.
— Этого достаточно, Жан.
— Но ты так и не сказал, зачем сие надобно? Что нам в сем шуте?
— Он не должен попасть на свадьбу в Ледяном доме, Жан. Пока с тебя этого хватит. А про остальное потом узнаешь. Но это нашему Артемию на пользу.
Все гости много пили вина в этот день. Анна не любила когда кто-нибудь мало пил в её день рождения. На такого человека она смотрела с подозрением. И дабы выказать уважение к государыне — надобно было надраться до потери сознания. Вот и надиралась и князья именитые, древностью рода блиставшие, и новоиспеченные графы, и офицеры гвардейские, и даже невинные фрейлины не один раз к бокалу прикладывались.
Шуты в это день много резвились и дарились, желая императрице угодить. Лакоста, король самоедский, колотил Кульковского и Апраксина. Те в свою очередь набрасывались на Лакосту. Балакирев дергал Квасника и старого Волконского, но той веселой чехарды, что заладилась у Лакосты у него не получилось.
Буженинова как всегда сидела у ног императрицы с Новокшеновой и арапчатами. Авдотья Ивановна внимательно слушала, что говорил императрице Волынский.
— И после венчания в церкви, матушка-государыня, тех шутов мы в Манеж светлейшего герцога Бирона доставим. Там и будет пир свадебный раскинут. И молодые от стола пиршественного к доме ледяному отъедут. И там в спальне ледяной уединяться.
— В спальне? Ты в уме ли, Петрович? — Анна посмотрела на Волынского. — У мой Авдотьи в моем дворце и теплые покои имеются. Шутка ли пролежать на кровати изо льда да на подушках ледяных. Квасника я бы так с радостью уморила. Пусть дохнет семя Голицынское. Но куколку — нет.
— Но в том и все веселье, матушка, — настаивал Волынский. — Сама посуди, для чего дом сей строен. И для чего там и кровати и подушки изо льда деланы? После свадьбы надлежит молодым в ледяной спальне ночь провести! А ежели Квасник там без супруги своей будет? Что в том за радость?
— Он и шутник ты, Петрович. А еще говорят, что я сердцем жестока. А ты вот много опаснее меня. Так? — Анна засмеялась.
— Что ты, матушка-государыня, ты у нас ангел чистый. Кто тебя в жестокосердии упрекнет? А я шутов в Ледяной дом на ночь посылаю не от жестокости. Пусть они хлеб свой отрабатывают. Пусть потешат тебя как надобно.
— Ладно, Петрович! Там видно будет, кто и где заночует. Свадьба шутовская не нынче.
Буженинова сделала вид, что ничего не слышала. Она тихонько юркнула вниз по ступеням, ибо трон государыни стоял на возвышении. Она поняла, что для нее и для Квасника уготовил Волынский. Да плохо кабинет-министр знал Авдотью Буженинова лейб-подъедалу императрицы всероссийской.
Анна продолжила болтать с кабинет министром своим.
— Остерман жаловался на тебя, Петрович. Говорит вице-канцлер, что проект твой о поправлении дел государственных, опасен для империи. Чего написал то там?
— Про то я намеревался вам, ваше величество, доложить особо, после праздников. Но ежели Остерман уже нажаловался. То я скажу. Мой проект названием имеет такое: "О поправлении дел государственных в империи Российской, для улучшения управления оной". И сей проект токмо пользу России принесть может.
— Чего разгорячился, Петрович? Не сердить. Я прочитаю твой проект и все с тобой про то обсудим. А на вице-канцлера не серчай. Знаю я, что не любите с ним друг друга. Я вас примирю.
— На милость, вашего величества, уповаю, — Волынский склонился и руку царице поцеловал.
— Шуты мои сегодня расходились, Петрович.
Волынский посмотрел на чехарду, устроенную Лакостой, и спросил у Анны:
— А что я не вижу здесь Педрилло, матушка-государыня?
— Дак здесь должно быть где-то. Адамка первый среди шутов моих. Али все серчаешь на него, что он тебя в покоях герцога Бирона от побоев пииты нашего Тредиаковского удержал? Брось, Петрович.
— Я не сержусь на шута, матушка. Но среди шутов его не вижу. Может, не пришел он во дворец на праздник твой?
— Того быть не может! Всем шутам должно было прийти! Надбно найти его среди гостей. Эй! Ванька!
Императрица позвала Балакирева.
Тот кубарем подкатился к трону и спросил, вскочив на ноги:
— Звала меня матушка?
— Чего это я Адамку не вижу? Где он?
— Да и я его не видал сегодни, матушка. Не было его во дворце.
— Как не было? — Анна престала улыбаться. — Как смел он не явиться на службу!
— Дак, рази я сторож ему, матушка? — пожал плечами Балакирев.
Волынский про себя улыбнулся. Вот и отомстил он врагу своему среди шутовской кувыр коллегии. Не мог знать кабинет-министр, что это его друг Еропкин и его друг де ла Суда постарались.
Настроение императрицы сразу заметил герцог Бирон и приблизился к трону. Он низко поклонился Анне и произнес:
— Если, вашему величеству, угодно видеть шута своего Адамку, то сие невозможно. И не стоит вам, государыня, посылать гвардейцев в его дом. Я много раз уже и без вас то делал. Шута там нет.